был моим одноклассником, соседом по парте с пятилетним стажем и другом, к которому я едва ли не каждый вечер ходил, чтобы делать вместе уроки.
И вот теперь из его подъезда, одолевая тугую металлическую дверь, два санитара выносили кого-то, покрытого простыней и, судя по болтавшейся над носилками капельнице, еще живого.
Я подошел.
На носилках, сливаясь белизной лица с цветом подушки, лежал Юркин отец.
– Дядя Петя, – позвал я.
Ресницы умирающего дрогнули, он повел зрачками и, выделив меня из толпы людей, обезличенных формой, напрягся, силясь что-то сказать.
Я наклонился, приблизив к его губам ухо.
– Меч, – отчетливо произнес Юркин папа. – Меч жизни.
Усилие, которое он потратил на то, чтобы произнести эти слова, явно оказалось для него чрезмерным – на губах запузырилась кровь. Но когда я попытался отстраниться с успокаивающим жестом, он протестующее дернулся и даже сделал попытку приподняться на носилках.
– Найди, – с усилием, как бы вкладывая в меня свою мысль, прошептал он. И после паузы, уже практически обессилев, еле различимо прошелестел: – Монте-Кристо.
* * *
В квартире, куда мы поднялись после того, как «скорая помощь» увезла раненного в неизвестность, работал полицейский наряд. Эксперт при помощи кисточки покрывал все доступные прикосновениям поверхности серым порошком для снятия отпечатков пальцев, следователь, расчистив место на кухонном столе, уверенным почерком писал протоколы, по разгромленным комнатам в уличной обуви ходили какие-то люди в штатском…
Когда мы с дядей Мишей вошли, на нас покосились, но присутствовавший полковник в полицейском мундире кивнул, и этого оказалось достаточно. Нас допустили к осмотру.
Вообще говоря, было не вполне понятно, что именно тут осматривать. Некогда аккуратная квартира семьи, жившей в достатке даже в социалистические времена, сейчас выглядела как бомжатник, не имевший присмотра последние десять лет. Все шкафы были опрокинуты, все полки со стен сорваны. Под ногами бродивших оперативников вперемешку валялись осколки фарфора, рваные простыни, пересыпанные почему-то сахарным песком и мукой.
Зная болезненное пристрастие хозяина квартиры к порядку, я понял, что разгром, учиненный во всех комнатах, был одним из видов пытки. Причем, если судить по количеству крови на сиденье стула с обрывками веревок, пытали тут вдумчиво и со знанием дела.
– Какие версии? – спросил полковник, придвигая табурет и усаживаясь против нас так плотно, словно мы были подозреваемыми. – Есть предположения, что здесь могли искать?
– Ну-у, – сказал я, вдумчиво почесав лоб под линией волос. – Дядя Петя был антикваром – человеком не бедным.
– Это мы поняли. Дальше.
– Насколько я знаю, главные ценности дома он не хранил.
– И это известно.
– Ну, может какие-то отморозки?
– Отморозки,