зарницы, дождем обходя!
И, шарахаясь сослепу, мечутся птицы,
клювы жадно раскрыв. И ни капли дождя.
И ни грусти, ни радости – и никакой
ни грозы, ни прохлады, лишь ветер горячий,
да еще тополя сыплют спермой сухой,
да еще прожитое меж пальцев течет,
да еще все амбиции, все неудачи,
да еще, да еще… О погашенный счет!
Всё погашено… Всё, что могли погасить!
Для чего же душа еще жжет головешкой?
Я, наверно, устал, и обиды сносить
нету сил… Я устал… Это жар или бред?
Так чего же ты медлишь? Скорей же, не мешкай,
брось мне вызов и ты – это лучший ответ!
Чем больнее, тем легче. И прочь этот вздор!
Утром дворники встанут и падаль ночную –
эти перья и пух, засорившие двор, –
на ребячью потеху сгребут и сожгут.
Ты – свободна! К чему же тебя я ревную?
К безрассудству, с которым и птицы не мрут?
Воробьиная ночь, воробьиная мгла.
Всё смешалось в одно, а нельзя ошибиться.
Я спокоен, и там, где лишь пыль да зола,
уголек еще пышет, пытаясь помочь.
Я спокоен, спокоен, но страшно решиться.
О, пролейся ливмя, воробьиная ночь!
Робея, сама прибежала,
накидку смахнула рывком
и, волосы взбив как попало,
осыпала талым снежком.
А плечи так жарки до дрожи,
так мокро топорщится ворс,
что только ознобом по коже
и страшно, что это всерьез!
Ах, радость моя, успокойся.
К чему наводить марафет?
Присядем. Не бойся, не бойся.
Как зябко! И выключим свет.
О чем ты? Как доводы долги.
Как руки твои холодны.
Не надо, не надо о долге –
мы только любимым должны.
Да ладно, сочтемся со всеми.
Скорей же! – я сам без ума.
Скорей! – и колени в колени,
и сердце у горла, и тьма.
…А там, за тяжелою шторой,
где в соснах стоит Орион,
протяжно торопится скорый,
влача за вагоном вагон.
Он буфером буфер толкает,
динамо-машиной гремит,
стрекочет, стучит, громыхает,
спешит, затихает, скрипит…
А наша с тобою дорога –
навстречу да в две колеи.
Ты плачешь? Прости, ради бога!
Я руки целую твои.
Ты плачешь? Не мучься обманом,
смотри, как счастливо горит
на пальце твоем безымянном
болезненный камень нефрит.
И так хорошо, что мы рядом,
что темен случайный ночлег
и ночь шелестит снегопадом,
и только и свету что снег…
Я лишь во сне свободен,
как раб, освобожден
от произвола родин
и слепоты времен!
Иду себе свободно
в родной Пелопоннес,
как Ивик