дипломата осенила мысль заменить некрасивую дочь Иоанна прекрасной дочерью Петра. Он поспешил послать Морицу ее портрет, сопровождая его соблазнительными комментариями: «Хорошо сложенная, прекрасного среднего роста, круглолицая и очень хорошенькая, с искрящимися глазками, прелестным цветом лица и красивой шеей». Он клянется что, она так же, как и сестра ее, «без ума от него» и ждет его, «сгорая нетерпением» и, предвосхитив мысль m-me де Сталь, уверял, что «желания русской женщины достаточно, чтобы взорвать город».
Очутившись таким образом между двумя невестами, соблазнительными каждая в своем роде, юный герой сначала колебался в выборе. Елизавета была привлекательнее, зато Анне принадлежала Митава. Наконец, он решил, что всего надежнее там укорениться с помощью герцогини, чем впоследствии возвращаться. И его стратегически глаз указал ему, что базой задуманного предприятия должна скорее служить Варшава, нежели Петербург, и первые шаги доказали справедливость его предположения.
В апреле 1725 г. совет саксонских министров решил, что Морица следует назначить коадъютором старого герцога курляндского. Факт этот, отрицаемый впоследствии графом Флеммингом, первым министром Августа II, достоверен. Король пошел еще дальше, разрешая декретом созыв курляндского сейма, где должно было произойти это избрание. Что касается согласия России, то Мориц, основываясь на уверениях Лефорта, не сомневался, что добьется его, прибыв в Петербург под каким-нибудь предлогом, придуманным для него матерью. Последняя уже несколько лет имела со столицей на берегах Невы сношения по поводу поместий в Эстляндии, приходившихся ей по наследству от брата. В начале все, казалось, шло как нельзя лучше. Один из курляндских депутатов, состоявший в то же время комиссаром при польской армии в Ливонии и, по приказу командующего войсками поддерживавший сношения между Варшавой и Митавой, ручался за благожелательное настроение своих соотечественников. Даже сам ливонский гетман Потей, под влиянием жены, предлагал свои услуги, чтобы поддержать кандидатуру всей силой своего влияния. «Его натолкнули на это дело, как Адама на грех», говорил о нем Флемминг. Жена королевского великого маршала, Биелинская, побочная сестра Морица, естественно проявила столь же большое усердие. «Она уступила графу свои сервизы и даже графа д’Астеля для некоторого надзора за ними», писал майор Глазенкамп, спутник будущего герцога.[55] Даже недостатка в деньгах не было у этого баловня судьбы. Правда г-жа Кёнигсмарк напрасно добивалась от короля, чтобы он выкупил три больших жемчужины, весивших каждая до двухсот гран и заложенных за семь тысяч у одного ювелира. Больше ей нечем было поделиться с сыном! Август, уже выкупивший их однажды, пообещал, но не сдержал слова.[56] Тогда Адриенна Лекуврер продала часть своих драгоценностей и прислала сорок тысяч ливров. Жена Потея тоже позаимствовала из мужниной шкатулки, и Мориц устроился вполне прилично.
Он