близки к концу, но не теряем и не хотим терять своего бодрого настроения.”
– Конечно, смерть – это часть жизни, – покорно согласилась Эди.
– Участники экспедиции Скотта любили и всех своих собак, и пони, но когда дела у них пошли совсем плохо, им пришлось их пристрелить, всех до единого. Вот, послушай-ка, Эллисон. Им пришлось их съесть, – она вернулась на пару страниц назад, снова склонилась над книжкой: – “Бедняжки! Удивительную службу сослужили они, если принять в расчет ужасные условия, при которых работали.”
– Пусть она замолчит! – провыла Эллисон, заткнув уши.
– Замолчи, Гарриет, – сказала Эди.
– Но.
– Никаких “но”. Эллисон, – прикрикнула Эди, – встань с пола. Слезами коту не поможешь.
– Только я одна Вини и люблю. Всем на него наплева-а-ать.
– Эллисон. Эллисон! Однажды, – Эди потянулась за ножом для масла, – твой брат принес мне жабу – ей лапку отрезало газонокосилкой.
Услышав это, Эллисон взвыла так, что Эди показалось, у нее голова сейчас лопнет, но она упрямо мазала уже давно остывший тост маслом и продолжала:
– Робин хотел, чтобы я ее вылечила. Но я не могла ее вылечить. Мне ничего не оставалось, кроме как убить бедняжку. Робин не понимал, что, когда животные вот так мучаются, иногда милосерднее всего – прекратить их страдания. Он все плакал, плакал. Никак я ему не могла объяснить, что жабе лучше было помереть, чем так мучиться. Конечно, он тогда был помладше тебя.
На адресата этот монолог не произвел никакого впечатления, но тут Эди подняла взгляд от тоста и с легкой досадой заметила, что Гарриет смотрит на нее, раскрыв рот.
– А как ты ее убила, Эди?
– Так, чтоб она не мучилась, – отрезала Эди. Она отхватила жабе голову тяпкой – да еще и, не подумав, сделала это прямо у Робина на глазах, о чем потом страшно жалела, но об этом она распространяться не желала.
– Ногой раздавила?
– Никто меня не слушает! – внезапно вскинулась Эллисон. – Это миссис Фонтейн Вини отравила. Это все она, я знаю. Она грозилась его убить. Он бегал у нее по двору, и потом у нее на машине, на лобовом стекле, отпечатки его лап оставались.
Эди вздохнула. И это она уже не впервые слышит.
– Я Грейс Фонтейн люблю не больше твоего, – сказала она. – Завистливая старая грымза, вечно нос свой всюду сует, но чтоб она кота отравила – ни за что не поверю.
– Отравила! Ненавижу ее.
– Нехорошо так думать.
– Она права, Эллисон, – вдруг вмешалась Гарриет. – Не думаю, что миссис Фонтейн отравила Вини.
– Это еще почему? – поглядела Эди на Гарриет, что-то уж очень подозрительно этакое единодушие.
– Потому, что если она его отравила, я, скорее всего, об этом бы знала.
– Это как же такое узнаешь?
– Не переживай, Эллисон. Не думаю, что она его отравила. Но если вдруг это все-таки ее рук дело, – Гарриет снова уткнулась в книжку, –