Мур
(1779–1852)
«И снова день над морем догорает…»
И снова день над морем догорает,
и память тебя видит все ясней,
хоть тонет солнце, на воду бросая
дорожку золотящихся лучей.
Когда-нибудь, по ней легко шагая,
к далеким островам я отдохнуть пойду.
К тебе летит мой вздох, моя родная,
колебля в небесах вечернюю звезду.
How dear to me the hour when daylight dies
Перси Биши Шелли
(1792–1822)
Доброй ночи
Что? Доброй ночи? Зол тот час,
что от тебя уводит прочь.
Вот если б вместе свел он нас,
тогда бы доброй стала ночь.
Ведь если двое влюблены
и разлучиться им невмочь,
тут пожеланья не нужны,
но доброй делается ночь.
И от заката до утра
стучат сердца, не гаснут очи.
Тогда лишь станет ночь добра,
когда не скажешь «доброй ночи».
Good-Night
Рамзес
Мне путешественник, прошедший смело
сквозь древнюю страну, сказал накоротке:
две каменных ноги огромные без тела
стоят в пустыне. Полускрытая в песке,
отдельно голова лежит, властительные губы
кривя презрительно в насмешливой тоске.
Оттиснуть скульптору на камне было любо
страсть уцелевшую, что в сердце у царя жила.
– Я вождь вождей – Рамзес! – написано на пьедестале.
– Цари, отчайтесь, глядя на мои великие дела!
Но и следы его побед пропали.
До горизонта голые безлюдные владенья.
Вокруг обломков колоссального крушенья
лишь одинокая пустыня пролегла.
Ozymandias
Джон Китс
(1795–1821)
У моря
Звучит упорно древний ропот моря
у берегов пустынных – снова воды
затопят тысячу пещер до свода,
заклятиям Гекаты темной вторя.
А ракушки на дне, не зная горя,
лежат недвижно в ясную погоду —
пока ветра не вышли на свободу,
не начали буянить на просторе.
Уставшие от суеты угрюмой
глаза ты этой ширью приласкал.
От приторных мелодий и от шума
очисти уши – погруженный в думу,
сядь, жди – и вздрогни у пещер и скал,
как будто хор наяд вновь зазвучал!
On the Sea
Кузнечик и сверчок
Поэзия земли всегда жива.
Пусть стихли от жары тяжелой птицы,
но голосок сквозь всех оград границы
дойдет с лугов, где скошена трава.
Кузнечик это! У него права
на роскошь лета. Нет, ни на крупицу
его восторг чудной не сократится —
сорняк приют даст, загрусти едва.
Поэзия земли останется всегда.
В молчании мороза, ближе к ночи,
сверчок за печкой остро застрекочет,
сквозь дрему ты почувствуешь тогда:
зеленым стал наряд холмов —
кузнечик вновь поет среди лугов.
On the Grasshopper and Cricket
«День