кухне, наверняка не слишком умен.
– И что вы получили?
– Королевскую медаль.
Гейн чуть не присвистнул.
– Надо же! За исключительную отвагу, мастерство и преданность долгу. – Он рассмеялся. – Повезло, что у него в рюкзаке была бомба. Иначе вам дали бы от двадцати до пожизненного.
– Я рада, что мы работаем вместе, Вулф, – сказала Уайтстоун. – Идите, шеф ждет.
Дальний конец переулка заливал ослепительный свет белых ламп. На земле, возле огромных мусорных корзин, темнели очертания мертвого тела. Рядом неподвижно стоял высокий, худой инспектор Мэллори, напоминавший актера, что ждет своего выхода на сцену. Грязный проулок был разительно не похож на сверкающую башню, где обнаружили Хьюго Бака.
– Я думал, тут новая жертва Рембо, – сказал я.
– Так и есть, – отозвался Мэллори.
У всех боксеров и определенных пород собак – немецких овчарок, например, – есть особенный взгляд. По нему сразу видно, что они знают, как суров этот мир. То же самое читалось в глазах инспектора.
– Новый адрес, тот же почерк, – сказал он. – Взгляните.
Мертвый человек носил тряпье, скорбную одежку бездомных. Шею вспороли, вырвали из нее глотку. Передней части совсем не осталось. И так же, как в прошлый раз, голову с телом соединяли только позвонки. Бездомный из вонючего переулка был неизмеримо далек от банкира, но их убил один и тот же человек. Мэллори был прав.
Даже яркие лампы не могли согреть переулка, и я чувствовал, как холодит ладони, вспотевшие под перчатками. Я включил фонарик, чтобы рассмотреть пространство за пределами освещенного круга. Тонкий луч заскользил по струям артериальной крови, забрызгавшим стены и мусорные баки. Я посмотрел на мертвого бродягу и выключил фонарь.
Металлический, при этом до тошноты живой запах крови смешивался с запахами бензина, еды и выпивки, которыми пропитан лондонский Вест-Энд.
Я старался заглянуть глубже, увидеть за кровью и ужасом то, что когда-то было мужчиной.
Длинные, свалявшиеся космы, почерневшие лохмотья вместо одежды – мучительная дань уличной жизни. Возраст не угадать. Потрепанный бродяга выглядел так, будто прожил лет сто.
– У него на руках наверняка есть следы уколов, – заметил я. – Возможно, и на ногах, и даже между пальцами.
– Но зачем убивать того, кто так старательно убивал себя сам? – отозвался Мэллори.
Рядом с бездомным валялись жалкие пожитки – набитый вещами пакет для мусора, перевязанный эластичной лентой, вязаная шапочка, полная монет. И музыкальный инструмент – тонкая трубка из черного дерева с хитросплетением серебристых кнопок и клапанов.
– Кларнет? – спросил я.
– Маловат для кларнета, – ответил старший инспектор. – Это гобой.
– Вот неблагодарная публика, – вставил один из криминалистов, но никто не засмеялся.
Мэллори внимательно оглядел окровавленную грудь человека, нетронутую мелочь, музыкальный инструмент и с неподдельной грустью покачал головой.
– Похоже,