по всей округе.
Дальше я сложил три больших костра из остатков построек и стащил все трупы на эти костры. Дася нашла тело своего отца. Видимо, он славно бился. Там, где он лежал, находились трупы, как минимум десяти вражеских воинов. Убив его, враги вымещали злость уже на его трупе, который был весь изрублен до состояния куска плоти с отсечёнными конечностями. Его тело я сжёг отдельно, во дворе нашего дома. Сам дом был сожжён, дворовые постройки разрушены. Ещё отдельно мы придали огню тело женщины травницы. Это было за гранью. Если в этом мире убить ребёнка не считалось чем-то из ряда вон выходящим, то вот убийство травницы, лекаря, это было недопустимым. Её могли угнать в рабство, но убивать того, кто может исцелять, это верх глупости, граничащий с безумьем. Тем не менее, её убили. Дася, её ученица, плакала возле её тела, а я старался выбрать тела убитых врагов с характерными приметами и запомнить их. Зачем? Мне нужно знать наверняка, чья дружина тут веселилась.
Из памяти Никиты я знал, что под полом сарая с хозяйственным инвентарём у Теодора ан Булыгина был сделан схрон. Ближе к вечеру, когда я смертельно уставший завершил работу погребальной команды, мы с приёмной сестрой растащили в стороны развалины этого сарайчика, и я взялся за лопату.
Схрон был нетронут. В прочном деревянном ящике завёрнутые в промасленные тряпки лежали два меча: лёгкий и полуторный – бастард, и два кинжала. Также здесь были наручи, поножи, шлем и две пригоршни наконечников для стрел. А в кожаном футляре хранились три документа: выписки их церковной книги о рождении и именовании меня и Дасилии, а так же выписка из учётной книги магистратуры города Смирновска об усыновлении меня дворянином Теодором ан Булыгиным. Согласно этим документам мне семнадцать лет, через три месяца исполнится восемнадцать, а Дася на полгода меня младше.
– Дася, давай поживём здесь пару дней, может ещё кто-то прячется в лесу и выйдет в деревню. Если нет, то мы с тобой пойдём в Смирновск.
Девушка только плакала и кивала. В полуразрушенной конюшне я соорудил что-то типа топчана, потом мы сходили на речку, вымылись, и я уложил её спать. Мылись мы вместе, раздеваясь догола, но после всего, что случилось, никаких мыслей об интимных отношениях даже не возникло. Встав рано утром, я развёл костёр и повесил на него котелок с водой, а сам пошёл обшаривать развалины и пожарища. Всё, что можно было использовать или продать, я стаскивал в одно место. Можно ли назвать мародёрством то, что я сейчас делал? Может быть, можно, только учтите, что когда мы уйдём, это всё будет просто брошено. Наследников у этого скарба нет, все убиты или в рабстве. Тем более, что всё более-менее ценное утащили бандиты.
Барахла я натащил целую кучу. Из этой кучи выбрал для нас тёплые плащи, запасную обувь и одежду, чашки, ложки, котелок, хороший топор, пару ножей, два мотка верёвки, небольшой тент с пропиткой от дождя. Ещё я нашёл небольшую острогу. Черенок у неё сгорел, а вот железную часть я забрал. Потом я пошёл по бывшим домам с прицелом на поиск возможных тайников. И я их нашёл. Наверняка далеко не все, но несколько схронов с серебром, с недорогими