принял и милостыню, и насмешку, и продолжал тем же жалобным голосом:
– Подайте милостыню, Христа ради!
Этот эпизодик отвлек внимание значительной части публики от сцены, и многие из зрителей, с Робеном Пусспеном и другими писцами во главе, принялись весело рукоплескать этому оригинальному, импровизированному, среди пролога, дуэту, исполненному школяром своим крикливым и нищим, своим гнусавым голосом.
Гренгуар выходил из себя. Оправившись несколько от первого своего изумления, он принялся кричать актерам:
– Да продолжайте же, черт возьми, продолжайте же! – неудостаивая даже презрительного взгляда виновников перерыва.
В это самое время он почувствовал, что кто-то дергает его за полу его сюртука; он обернулся с недовольным видом, и ему пришлось сделать над собою некоторое усилие, чтоб улыбнуться. Это оказалось, однако, необходимым, ибо он увидел перед собою Жискетту, которая, протянув свою хорошенькую ручку сквозь решетку загородки, обращала этим способом на себя его внимание.
– Господин, – спросила она, – что, они будут еще продолжать?
– Без сомнения… – ответил Гренгуар, которого несколько покоробил этот вопрос.
– В таком случае, господин, – продолжала она: не будете ли вы столь добры объяснить мне…
– Что они будут говорить? – прервал ее Гренгуар.
А вот сами услышите.
– Нет, не то, – промолвила Жискетта, – а то, что они до сих пор говорили.
Гренгуар привскочил, точно кто-нибудь дотронулся пальцем до его раны.
– Глупая и тупая девчонка!.. – пробормотал он сквозь зубы.
И, начиная с этой минуты, Жискетта окончательно упала в его глазах.
Между тем, актеры послушались настояний автора, а публика, заметив, что они снова заговорили, опять принялась слушать их, при чем, однако, вследствие этого неожиданного разрыва пьесы на две части, она утратила не мало своих достоинств. Гренгуар не мог скрыть этого от себя и огорчался в глубине души. Однако спокойствие мало-помалу водворилось, школьник замолчал, нищий пересчитывал монеты, очутившиеся в его шляпе, и представление пошло своим чередом.
В сущности, это было, действительно, очень недурное произведение, из которого, как нам кажется, можно бы кое-что сделать, конечно, несколько изменив его, и для нынешнего времени. Экспозиция, хотя несколько длинная и многоглагольная, что, впрочем, тогда было в моде, была, однако, достаточно проста и Гренгуар в глубине души даже восхищался ее ясностью. Как легко себе представить, четыре аллегорические личности несколько утомились рысканьем по всем трем, известным в то время, частям света, при чем им, однако, не удалось пристроить приличным образом своего золотого дельфина[9]. Затем следовало похвальное слово этой Чудесной крылатой рыбе, заключавшее в себе разные тонкие намеки на молодого жениха Маргариты Фландрской, в то время весьма скучно проводившего время в Амбуазском замке и даже и не подозревавшего, что и труд,