уверенным шагом, бросая взгляды тёмных глаз исподлобья, покрасневшими будто бы от плача.
Увидев её, княгиня дала знак служанкам и с нетерпением избалованного ребёнка, не дождавшись, пока остановятся раскачавшиеся качели, смело соскочила на землю. Близко стоявшая Фемка подхватила её в объятия.
Старая Меха стояла перед ней, с интересом глядя на неё и всё сильнее сжимая губы. Не испугавшись её угрожающего лица, девушка быстро к ней подошла.
– Добрая ты моя, – сказала она приятным, звучным голосом, – ты будешь мне предсказывать?
Вейдалотка молчала, качая головой.
– А тебе на что мои предсказания? – спросила она жалобно. – Разве судьба тебе не предсказала уже будущего? Ты родилась в старом замке кунигасов в Голшане, отцы твои правили людьми и ты будешь королевой.
Она покачала головой, всматриваясь в прекрасную княжну, которая уставила на неё горячие глаза.
– На что тебе мои предсказания, – добавила она, – когда кровь предсказывает и личико предсказывает?
Девушки, с любопытством прижимаясь, окружали Меху и свою пани, вытягивали головки, немного испуганные, пытаясь уловить малейший шёпот.
Меха упорно и с содроганием отвечала княжне. Та, сняв с пальца колечко, потому что ей больше нечего было подарить старухе, подала его ей с улыбкой, но Меха не приняла. Слегка оттолкнула её ручку, грустно бормоча:
– Оно тебе, красавица, вскоре больше понадобится.
Княжна зарумянилась.
– На что?
– А для чего девушкам колечки, если не на то, чтобы мужчинам давать?
Тихо было вокруг, слушали и ждали, что дальше скажет Меха, но та, опустив глаза, шептала что-то сама себе или невидимым духам, – и не скоро подняла голову. Её лицо полностью изменилось.
В неё вступила великая сила, так что девушки от её взгляда со страхом расступились.
– Тебе вскоре будут сватать мужа, – говорила она, вдохновлённая пророческим духом. – А будет сватать тебя тот, кто сам рад бы взять, если бы мог… Тебе наденут на голову корону и будешь править, а она вызовет у тебя слёзы. И сват врагом станет. Будешь несчастной и счастливой… Матерью королей, после королей сиротой, в кровавых слезах кушающей позолоченный хлеб женщиной.
Она уставила на княжну глаза, долго глядела и что-то неразборчиво сама себе бормотала.
– Зачем тебе было меня спрашивать и боль из меня вытягивать? Не могу я ничего дать, только то, что мне духи принесут… ничего своего у меня нет, не знаю сама ничего… Плывёт всё издалека…
Она закрыла свой рот худой ладонью, поклонилась, и, развернувшись, живо пошла к воротам.
Все девушки стояли как вкопанные, а княжна, лицо которой горело, тихо повторяла одно слово: «Корона!»
Это слово заглушило для неё другие.
Фемка заламывала руки.
– Что эта старая ведьма может знать! – шепнула она, приблизившись. – Хорошо, что она ушла, меня дрожь пронимает, глядя на неё. Она, наверное, язычница.
К качелям никто уже не имел охоты. Грусть повеяла