она уступила.
Увы, Герсдорф не пришел в восторг от произведенного государственного переворота, он покачал головой и укоризненно проговорил:
– Ах, Валли, Валли! Ведь это не может остаться не открытым, и когда твой отец увидит нас…
– То взбесится, – договорила Валли с полнейшим спокойствием. – Но знаешь, Альберт, он постоянно бесится, и немножко больше или немножко меньше – это уже все равно. Не смотри так серьезно! Право, ты, кажется, собираешься ворчать на меня из-за моей блестящей идеи!
– Следовало бы это сделать, но кто может сердиться на тебя, шалунья! – Среди общего говора их шепот остался незамеченным; они примкнули к остальным парам и вошли в столовую, где Эрнстгаузен уже сидел подле своей дамы. Он очень любил поесть, и ожидание хорошего обеда настроило его в высшей степени человеколюбиво. Но вдруг его физиономия окаменела, точно он увидел голову медузы, а между тем это было не более как сияющее удовольствием личико его дочери, только что вошедшей под руку с Герсдорфом.
– Баронесса! Бога ради!.. – растерянно прошептал Эрнстгаузен. – Ведь вы говорили, что лейтенант фон Альвен…
– Ведет Валли к столу? Разумеется! А господин Герсдорф по вашему желанию…
Однако баронесса не окончила своей фразы и, в свою очередь, окаменела, потому что тоже увидела пару, только что севшую на другом конце стола.
– С нею! – скрипнув зубами, договорил Эрнстгаузен и через тридцать приборов метнул на адвоката уничтожающий взгляд.
– Не понимаю, как это могло случиться? Я сама распределяла места!
– Может быть, это ошибка прислуги?
– Нет, это интрига вашей дочери. Но умоляю вас, теперь не показывайте и вида! Не делайте сцены! После обеда…
– Я сейчас же уеду с Валли домой, – докончил Эрнстгаузен, комкая салфетку с яростью, не предвещавшей ничего хорошего его дочери.
Обед начался блестяще. Столы ломились под тяжестью серебра и сверкающего хрусталя, а в промежутках на скатерти благоухали редкие цветы, подавались бесчисленные блюда и благороднейшие сорта вин, произносились обычные тосты за обрученных и обычные торжественные речи, а над всем царила обычная скука, неразлучная с выставкой княжеского богатства.
Это, однако, не мешало чувствовать себя превосходно некоторым более молодым гостям, прежде всего баронессе Валли, которая без умолку болтала и смеялась, как и ее соседу, который не был бы влюбленным, если бы со своей стороны не забыл обо всем остальном и не пил полными глотками неожиданное счастье свидания.
Не менее оживленная беседа велась на другом конце стола. Эрна, как ближайшая родственница хозяев, сидела напротив жениха с невестой, и той же чести удостоился Вальтенберг. До сих пор он был холоден и молчалив в обществе, но теперь показал себя блестящим рассказчиком. Он говорил о далеких странах и их жителях, и они вставали перед глазами слушательницы как живые; он описывал волшебное южное море, великолепный тропический ландшафт, и необозримый мир раскрывался перед ней