«Кофейня» начинается такими вот пронизанными горечью строками:
У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплёвывать друг друга.
Зачем же «оплёвывать», тем более «друг друга», когда куда как продуктивней и куда как порядочней извлечь из прошлого некий вполне уже забронзовевший сюжет и перезагрузить его, как это принято сейчас говорить, навязчиво пёстрыми реалиями сегодняшнего дня. Комический жест гарантирован, а уважаемый классик мало сказать что не «оплёван», а развернулся к нам вдруг настолько неожиданным образом, что современнее и быть не может…
Традиции литературных игрищ и забав существуют в русской литературе с благодатных времен «Арзамаса», активно и жизнерадостно противостоящего замшелой шишково-шихматовской «Беседе любителей» чего-то там угрюмо-кондового.
А взять прелестную троицу соединившихся под именем самого знаменитого слушателя Пробирной палатки; как они дерзко и весело глумились над унылыми недугами отечественной словесности.
А коктебельский-волошинский «Турнир поэтов», изысканно и потешно тасующих в безупречных своих экзерсисах всевозможные эпохи, стили, имена.
В этом славном ряду невозможно не упомянуть «Вампуку – принцессу Африканскую» некоего Анчара Монфренилова (он же Волхонский М. Н.), после которой – «Вампуки» – «Аиду» на некоторое время перестали представлять на публике; невозможно пройти мимо прелестной компании харьковских филологов, перевернувших «Парнас дыбом»; невозможно не назвать Даниила Хармса и его неугомонных последователей с их стильными и уж-жасно смешными, как бы «историческими» анекдотами из жизни российских классиков…
И вот перед тобой, любезный читатель, книга, в коей весьма представительная и невероятно симпатичная группа петербургских литераторов лихо, лукаво и органично продолжает эту вышеописанную литтрадицию.
Вот как в коротких и даже несколько застенчивых заметках описывает это собрание его вдохновитель, организатор и многолетний председатель Татьяна Алферова:
«Как-то раз поэтам стало скучно. И устроили они заседание международного Союза писателей, куда пригласили Омара Хайяма и других литгигантов. Речи были тщательно запротоколированы и составили первый сборник Пенсил-клуба. Но первый и последующие сборники (их где-то около сотни) издавались тиражом от 5 до 12 экземпляров, даже не самиздат – частные хроники. Для своего круга. Чтобы было интересно и весело собравшимся за столом. Потому так много в записках Пенсил-клуба обращений к «своим», ссылок на их стихи, цитат и подначек – дело-то внутреннее, частное. Но у частного есть свойство перетекать в общее, у количества в качество. И вот вам – пожалуйста – совсем не частное издание на 20-м году существования Пенсил-клуба.
Во всём прочем в клубе этом царят вседозволенность и полная беспринципность, разве одно – за столом, по-прежнему частным, собираются друзья, а не просто компания литераторов. Вот, собственно, и всё.
Примечание. В некоторых стихах встречаются имена, которые могут показаться знакомыми. Это, разумеется, случайные совпадения».
Что к этому всему прибавить? Разве что позавидовать тем, кому еще только предстоит прочесть эту необыкновенную книгу, и посочувствовать тем всё ещё многочисленным классикам, коих не коснулось пока неутомимо жизнерадостное коллективное перо Пенсил-клуба.
Часть 1
Гамлет
(август 2008)
С. Бердников
Акт I
Действующие лица
Розенкранц.
Гильденстерн.
Гамлет.
Горацио.
Ворон по имени Ульян.
На сцене – Европа. Площадка где-то в Дании. С одной стороны, разделённые заборами, видны Германия, Швейцария, с другой – Польша, Россия, вдалеке на горизонте Финляндия.
Розенкранц и Гильденстерн разглядывают какие-то бумажки, выхватывая друг у друга перо, что-то пишут. Ворон Ульян во время всей сцены следит за происходящим, перелетает с забора на забор, из страны в страну. Входят Гамлет и Горацио.
Гамлет
Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн,
Что пишете опять,
ужель не надоело?
Подайте-ка сюда.
(Обращаясь к Горацио.)
Горацио, ты в Берн?
Отдай издателю,
а вы займитесь делом.
От ваших бредней пухнет голова,
И то сказать: слова, слова, слова …
Розенкранц
Привет вам, принц! Зачем так официально.
Зовите просто Фридрихом меня,
А Гильдерстерна Карлом, натурально,
А без писания не можем мы ни дня,
Вон Карл уже три тома написал,
Иначе