глубоко затянулся, посмотрел в глаза человеку, для которого я был очередной ступенькой:
– Так чем ты, говоришь, мне можешь помочь?
Счетчик показал «47,23». Я протянул водителю полтинник:
– Сдачи не надо.
Он благодарно кивнул. Вполне возможно, мне нужно сделать клуб единомышленников «Ненавистники таксистского лицемерия». Нас бы объединяло общее чувство ненависти к таксистам, которые, к примеру, при цифрах на счетчике «47,23» отчаянно пытаются показать озабоченность поиска сдачи (с того же полтинника). Финальная сцена поездки всегда мне напоминала театр, преисполненный чувств и эмоций: «Я сегодня очень сильно устал, пассажир. У меня жена и пара голодных детей. Я кандидат исторических наук, но волей судьбы должен зарабатывать на хлеб извозом. Как настоящий профессионал своего дела, я не могу уступить педантичности и округлить «47,53» до ровных пятидесяти, т. к. это может вас оскорбить, пассажир. С другой стороны, вам было бы удобней расплатиться целой купюрой, чтобы не искать мелочь (возможно оплата мелочью вас оскорбит). Данная ситуация заставляет принять меня единственное правильное и волевое решение – я округлю «47,23» до «48» несмотря на общепринятые правила округления и дам сдачу целой купюрой. О нет! Я видимо слишком долго принимал решение и вы из-за спешки решили расплатиться бо́льшей суммой в виде одной купюры. Этот жест очень щедр пассажир, но я чувствую себя неловко. Я просто обязан выразить свое почтение твердым «Угу».
– Хорошей ночи, – сказал я, покидая автомобиль.
– До ночи еще дожить надо, – ответил водитель перед тем, как я захлопнул дверь.
Серьезно, эта десятисекундная немая сцена со счетчиком меня просто убивает. Вы никогда не всматривались в лицо таксиста, перед тем как он оглашает сумму? Всмотритесь, посмеемся потом вместе за пивом. Я говорю что меня факт лживой озабоченности злит, хотя описал смешную (как по мне) сцену – раздражение и злость переросли в сарказм с примесью безразличия. Не знаю что хуже – осознание того, что ты не можешь повлиять на систему, или безразличие к вопросу поиска рычага влияния на нее.
Под мелодию собственных мыслей я проделал пару торопливых шагов к домофону (моросил дождь) и набрал номер. После трех гудков в динамике послышался немолодой женский голос:
– Кто?
– Я, мам.
– Сейчас открою.
Я потянул на себя ручку двери и вошел в подъезд. На четвертом этаже в дверном проходе меня уже ожидала мать:
– Почему не на лифте?
– Держу себя в форме.
– Ой! Да расскажи! Итак худющий! Какая форма?
Я сдержался от лишних комментариев и зашел в квартиру.
– Привет!
– Здорово, – ответил я брату, стягивая с себя кеды. – Чего при параде? Пятница вроде.
Максим окинул взглядом свой костюм:
– Да решил не переодеваться. Сейчас быстро поем и на гульки пойду.
Из-за моей спины раздался голос матери:
– Что ты