покупали.
Гостей из Халифата ждали с особым нетерпением – добираясь до Бирки по Итилю, арабы привозили с собою серебро, которого в христианской Европе явно не хватало[19]. За серебряные дирхемы и золотые динары пришельцам с востока отдавали все – меха, моржовую кость, кожи, рабов, янтарь. И арабы все плыли и плыли, гонимые жаждой наживы.
Еще бы! Скупив роскошные северные меха за жалкие дирхемы, «мягкую рухлядь» везли в ту же Индию, где за одного соболя предлагали двести пятьдесят динаров!
Поэтому и терпели мореходы капризы Хазарского моря[20], жадных кочевников, перегородивших Итиль и взимавших десятину с каждого корабля, долгие недели пути вверх по реке, берега которой были заселены отнюдь не мирными туземцами.
Все окупалось.
А на соседнем острове стоял бревенчатый «дворец» Бьёрна Железнобокого, еще одного Рагнарссона, ставшего конунгом свеев.
Говорят, конунг приглядывал за торгом, посматривая на него с невысокой башни, рубленной из дуба.
Хозяин кнорра «Тангриснир», пузатенький и кругленький, как колобок, засуетился, теребя наложниц:
– Сходим, сходим, красавицы! Прогуляться пора.
Подошедшая к борту кнорра большая вместительная лодка-скула переправила девиц на берег.
Крики зазывал, ругань, азарт и жадность сразу же окружили их. Кое-кто из купцов приблизился было к девушкам, но охрана из дюжих викингов небрежно отстранила «ценителей»: не замай!
Впервые в жизни Эльвёр увидела настоящего жителя страны Катай – маленького, с длинной черной косой, с плоским желтым лицом и глазами-щелками. Одет он был в смешной халат и торговал странными корешками, походившими на человеческие фигурки.
– Панцуй[21]! Панцуй! – лопотал косоглазый гость.
А потом из толпы показался купец арабский. Был он невысок, но ладно скроен. В тюрбане и халате, подвязанном кушаком, с кривым мечом на поясе, араб держался уверенно – было заметно, что клинок он носит вовсе не для красоты.
Но больше всего впечатляло его лицо – смуглое, с пронзительными черными глазами, хищным носом и скобкой усов, оно дышало силой. В глазах купца горел пригасший огонь необузданности, и было ясно, что раздуть его ничего не стоит.
Увидав северных красавиц, он будто споткнулся, задержав взгляд на Гунилле. Усмешка исказила его губы, приоткрывая блеск зубов.
Эйнар Пешеход, лично сопровождавший наложниц, попробовал отодвинуть араба со своего пути, но тот воспротивился, заговорив жарко и непонятно.
Викинг нахмурился, не зная, как же ему поступить, но тут подскочил толмач и затараторил:
– Славный Абу-л-Фарах Аббас ибн Джафар Нурад-Дин просит продать ему эту рыжеволосую девицу!
– Девицы не продаются! – отрезал Эйнар, собираясь шагать дальше.
Однако Аббас был настойчив. Он молча высыпал на ладонь добрую жменю золотых динаров и протянул их Пешеходу.
Викинг заколебался, и тогда араб, закрепляя успех,