застыло, скрыв за неподвижной маской все терзающие душу переживания.
– Дождись меня, – коротко приказал он, наконец. – Как только леппы объявят о своем решении, мы тут же полетим в Галерею Памяти.
Дихтильф еще раз поклонился и двинулся, было, к выходу, но Донахтир его удержал.
– Скажи, что по твоей стройной теории должны были делать орели, если бы Генульф нашел все таки детей Дормата и привел бы их к нам?
Глаза Летописца затопила горечь.
– Я боялся этого вопроса, Правитель, потому что ответа у меня нет. Возможно, они жили бы среди нас, как простые орели, или пришли бы к нам уже обогащенные неким опытом, который позволил бы им самим определить свою дальнейшую судьбу. Но теперь мы этого никогда не узнаем.
– Узнаем, – тихо сказал Великий Иглон.
Он стоял перед Дихтильфом и чувствовал себя так, как чувствуют, стоя на краю пропасти, когда надо решить – падать ли вниз, не зная, выдержат крылья или нет, или оставаться на опасном краю.
Наконец, Донахтир решился.
– Дети Дормата живы, – сказал он, делая шаг вперед. – И скоро мальчик из Гнездовища приведет их на Сверкающую Вершину.
Леппы прибыли ближе к вечеру и, несмотря на уговоры Ольфана подкрепиться и привести себя в порядок, сразу же потребовали встречи с Иглонами.
В зале Церемоний, куда их проводили, уже дожидались Твовальд и Форфан, которые сидели по обе стороны от трона Правителя. Это обстоятельство приятно поразило леппов – значит, Великий Иглон настолько окреп, что может придти и выслушать их…
Все расселись в ожидании.
Донахтир широко шагал по галереям дворца. Потрясенный Дихтильф еле поспевал следом. Они, словно поменялись ролями. Теперь Летописец был мрачен и нес на лице печать заботы. Зато Донахтир шел легко, как будто сбросил с плеч тяжелый груз.
Первое, что спросил Дихтильф, когда услышал о скором приходе наследников Дормата, было:
– Как же они станут нами управлять? Они ведь ничего про нас не знают…
И Великий Иглон как-то сразу успокоился.
Что ни говори, а жило где-то в подсознании опасение, что истинная причина его терзаний, в которой стыдно признаваться даже самому себе, кроется все же в нежелании отдавать власть. Донахтир любил орелей, гордился укладом их жизни и чувствовал…, именно сейчас особенно остро чувствовал, что готов править и знает как… Однако, смущение Летописца убедило его, что сомнения, вроде тех, которые пришли ему в голову, посетят каждого. И, значит, Иглоны, без стыда и страха, что их неправильно поймут, могут…, нет, даже должны, предложить наследникам Дормата свою помощь и стать для них на первое время наставниками, невзирая на почтенный возраст будущих Правителей.
Донахтир вдруг почувствовал себя легко и весело, а утренние переживания стали казаться надуманными.
Да и сама правда о детях Дормата перестала видеться тайной, требующей обязательного сокрытия. Конечно, объявлять