его называли «мой дорогой»; он считал это личным оскорблением, причем таким, на которое, как на укус комара, нельзя было сердиться, не показавшись смешным. Он зажег трубку и продолжал молчать.
– Ну, что же ты молчишь и опустил голову? – с веселой небрежностью обратился к нему Паскаль.
– Если хотите, поедем, – сказал Тони не особенно любезно, устремив глаза на Франческу.
– Значит, решено, – заключил Паскаль, глядя на Тони из-под своих густых ресниц. Он был сердит на него за Франческу, насколько вообще он умел сердиться.
Паскаль не имел никаких особых привязанностей; ему не было знакомо чувство любви, которое стремится покровительствовать любимому человеку; их наследственное имение Гарстпойнт, которое Тони, сделавшись наследником, так украсил, было для него просто местом, которое он всегда знал, и все-таки он прекрасно понимал Франческу и совсем не понимал Тони. Делая свои наблюдения, он в тысячный раз спрашивал себя, зачем умные женщины выходят замуж за глупых мужчин. Или зачем, выйдя за них замуж, они не умеют устроить свою жизнь так, чтобы поступать, как им хочется.
Паскаль не понимал любви, которая жертвует собой. По его понятиям, раз человек желал чего-нибудь, он должен был стараться этого добиться во что бы то ни стало, и отдавать любимому человеку следовало лишь столько, сколько можно было рассчитывать получить от него самому.
Паскаль с Франческой гуляли вдвоем в старом саду. Они вышли после обеда, за который сели лишь в девять часов; было поздно, пели соловьи, воздух был насыщен запахом, который манил и опьянял, как крепкое вино; легкий прохладный ветерок, нежный, как ласка, слегка шелестел зеленью кипарисов, и было так тихо, что можно было слышать, как падают на сожженную солнцем землю один за другим лепестки увядающей розы.
В такую ночь в сердце зарождаются смутные, не связанные с определенной надеждой желания; хочется, чтобы вся эта красота жила вечно и чтобы в сердце всегда звучал ее мучительный и вместе с тем сладкий призыв. Это была ночь, когда несчастье кажется еще более глубоким, чем оно казалось днем, потому что наружная красота не гармонирует с внутренним разладом и еще более растравляет рану уязвленного сердца.
Франческа думала с отчаянием, как бы уйти от себя самой. Тони скрылся после обеда; она, конечно, знала, куда он пошел, но надеялась, что он скоро придет к ним в сад.
Он не пришел.
Неделю назад он гулял бы подле нее и вместе с ней наслаждался бы красотой ночи.
Возможно, что он молчал бы, но Франческа умела понимать его без слов.
И, внезапно взглянув на Паскаля, она была поражена его молодостью и жизнерадостностью.
Обычно он относился безразлично ко всему окружающему или предъявлял к жизни неосуществимые требования, но в этот вечер волшебный запах ночи расшевелил и его, стряхнул с него его фатовство, и он стал таким же существом, как и все. Он взял Франческу под руку.
– Не правда ли, как все это божественно? В такую ночь в нашей душе пробуждаются чисто языческие инстинкты. Хочется просто жить, имея перед собой весь