которые ярче всего подтверждали мои слова.
У меня копна рыжих непослушных волос, которые не отрезала лет с пяти. Все Огненные наги отличаются от прочих своей яркой внешностью из-за цвета волос от коричнево-красного до огненно-жёлтого, и, как правило, все они веснушчатые, но только не я. Кожа мне досталась чистая и светлая. Удивительно, в кого я? У Медных цвет лица смуглый, золотистый, как и у большинства змей. Волосы мне достались от отца, а вот глаза…
У Радула, как у Азиза и других наших родственников, глаза орехово-карие, а у мамы… К сожалению, не помню. Наверняка, у неё были такие же, как и у Мадины, тёмные, словно вишни, ведь они родные сёстры. У меня же глаза серо-зелёные, хамелеоны. Когда вокруг синева – металлическо-серые, когда же зелень – отсвечивают изумрудным.
На территории школы-пансиона находилась айатана18. Многие наги, стараясь подражать царю, воспринимали храм четырёх стихий, как место духовного очищения. В школьной айатане не проводилось никаких особенных ритуалов, но ученицам обязательно раз в день предписано пятнадцать минут проводить в храме наедине с собственными мыслями. Входить туда полагалось в истинном змеином обличии. Нагини редко демонстрируют свой хвост. В нашем обществе это слишком интимный жест. Существует ряд случаев, когда вторая ипостась женщин обязательна. Однако всё же большую часть жизни мы проводим в человеческом обличии. С мужчинами дело обстоит иначе. Они чаще демонстрируют свою силу, а для этого больше всего подходит вторая ипостась.
Айатана пансиона стала моим излюбленным местом. Я проводила там часы, размышляя над собственной судьбой. Совсем ничего не знала о том, для чего нужен этот храм. В моём доме такого не было, по крайней мере, в парковой зоне нашего поместья ничего подобного не замечала.
Почему-то меня тянуло в айатану. Там я чувствовала себя сильной и способной победить любого, кто меня обидит, но так казалось только в храме. На самом деле, я болела и была слабой, постоянно утомлялась. После того как вынесли вердикт – змеиная хворь, от которой умерла мама – исправно начала принимать капли. Их приносил отец. Смерти я боялась.
Однако присутствие болезни всё же ощущала в своём теле. С годами она стала проявляться и внешне. Я сильно исхудала и совсем не развивалась физически. Ростом вытянулась, а вот с округлостями и другими делами беда. Девчонки в общежитии, когда приезжали из дома после каникул, мерились бюстами, хвастались кружевным бельём, сравнивали попы. Я же оставалась долговязым ребёнком. За глаза меня называли «гремучими костями», «недорослью», «доской», а в глаза… Кроме как «длинная» или «долговязая», ничего и не слышала. Только соседка Наина и помнила моё имя.
Однажды я сидела в комнате одна, учила уроки. Вдруг в дверь постучали. Открыла. На пороге стояла моя одноклассница Азалия с растерянным лицом:
– Долговязая, привет! У тебя эта… – замялась девушка, – прокладки нет? – добавила шёпотом.
Я понимала, о чём спрашивает Азалия и для чего, но у меня действительно не было подобных вещичек,