по ее мнению, должен спрашивать взрослый, родитель. Но она мне не мать, а всего лишь младшая сестра отца, которой не повезло остаться единственным достаточно надежным взрослым, чтобы взять меня под опеку. До этого года я видела ее только на Рождество. Тетя, которую ты видишь раз в год, не тот человек, с которым хочется отмечать одну из самых памятных дат своей жизни.
– Я не настолько голодна.
– О, – улыбка сходит с лица тети, но быстро возвращается. Как и мое чувство вины. – Деньги нужны?
– У меня есть, – отвечаю я. Это еще одно, что я не позволяю ей делать.
– Ладно. Вернешься не слишком поздно? – спрашивает она, но в этом «не слишком поздно» нет никакого смысла. Я ни разу не приходила позже десяти, после того как переехала к ней.
Такер продолжает набирать сообщения в телефоне, и мне становится интересно, с кем он переписывается. Я подавляю любопытство, потому что оно слишком напоминает надежду.
– Эй! – Я толкаю его бедром, и он поднимает взгляд, на мгновение смутившись.
– Прости, – он извиняется и сует телефон в карман, – я просто писал…
Мне так хочется задать вопрос, он уже вертится на кончике языка. Это могли быть просто слова. Но я боюсь, что в них проявится нечто большее, чем вопрос.
Своей маме? Своей семье? Истону?
Глаза Такера меняются. В них появляется жалость, и я сглатываю досаду. Я всегда вызываю сочувствие, но получать его от Такера – это невыносимо. Он должен видеть меня иначе. Он должен понимать.
– Пляж?
Я глубоко вздыхаю.
– Да.
Это всего в двух кварталах отсюда, потому что в пляжном городке Сан-Диего все неподалеку. Тетя Кортни машет нам на прощание и уходит на парковку, а я игнорирую собственное чувство облегчения. Как же паршиво испытывать его по отношению к человеку, который всегда так добр ко мне.
Я шагаю навстречу волнам, а Такер подходит к фургончику, где продают буррито. Тихий океан так шумит, что вокруг почти тихо. Тишина, в которой ты оказываешься, подобна туману, в какой-то момент ты перестаешь в нее вслушиваться и начинаешь чувствовать. Я зарываю ноги в песок и смотрю, как солнце погружается в черную воду.
Такер бросает на песок между нами коричневый пакет с чипсами, и я опускаюсь рядом с ним. Он протягивает мне буррито.
– Аль пастор[1], без риса, без бобов, потому что ты невыносима.
Я обшариваю пакет.
– А где зеленый соус? – спрашиваю я.
– Сказали, закончился.
Я смотрю на него.
– Ты знаешь, что у тебя голос становится выше, когда ты врешь?
Он насмешливым тоном подражает моему голосу:
– Спасибо за буррито, Такер. Ты лучше всех. Спасибо, что бросил все, чтобы погулять. Схожу за зеленым соусом сама, я же не трусиха.
У меня вырывается стон. Как будто соус – это сейчас самое важное и я без него умру.
– Ты знаешь, что продавщица меня ненавидит. А тебе всегда дает зеленый соус с добавкой.
– Как драматично, – бормочет он, разворачивая фольгу, – ничего не могу поделать