время Потемкин мечтал о Курляндском герцогстве и даже о польской короне, но потом оставил эти мысли. Впрочем, разве корона дала бы ему больше могущества, чем то, которым он обладал? Разве придворные не склонялись перед ним, как перед монархом? Разве на одной только левой руке у него не было больше бриллиантов, чем на царской короне? Разве он не имел специальных курьеров, которых посылал за стерлядями на Волгу, за арбузами в Астрахань, за виноградом в Крым, за цветами – повсюду, где имелись красивые цветы, и разве в числе других драгоценных подарков он не подносил ежегодно императрице, в день Нового года, блюдо свежих вишен, стоившее десять тысяч рублей?
Он беспрестанно создавал и разрушал, когда же не делал ни того ни другого, то всюду вносил смятение и вместе с тем биение жизни. Ничтожество становилось чем-то лишь в его отсутствие, при нем же все отступало в тень.
Принц де Линь говорил, что в Потемкине есть что-то великое, романтическое и варварское. И он был прав.
Смерть его была так же необыкновенна, как и жизнь, кончина так же неожиданна, как и возвышение. Он провел целый год в Петербурге среди бесконечных празднеств и оргий, полагая, что сделал достаточно для своей славы и для славы Екатерины, ибо ему удалось отодвинуть границы России за пределы Кавказа. Вдруг он узнает, что престарелый Репнин, воспользовавшись его отсутствием, разбил турок и принудил их к заключению невыгодного мира, иными словами, сделал за два месяца больше, чем он, Потемкин, за три года.
С этой минуты Потемкин не знает покоя: он, правда, болен, но все же должен спешить туда, на юг. Болезни своей он не боится, его крепкий организм победит ее. Он приезжает в Яссы, свою столицу, оттуда направляется в завоеванный им Очаков. Проехав несколько верст, он начинает испытывать удушье, выходит из экипажа, ложится на расстеленный на земле плащ и умирает у края дороги.
Екатерина чуть не скончалась от горя, получив известие о его смерти.
Таврический дворец, в котором в те дни жил великий князь Михаил, служил некогда временным местопребыванием королевы Луизы, которая надеялась когда-то победить своего победителя. Увидя ее в первый раз, Наполеон сказал ей:
– Я знал, что вы красивейшая из императриц, но не знал, что вы красивейшая из женщин.
Милостивое расположение корсиканского героя не было, однако, продолжительно. Однажды Луиза держала в руках розу.
– Подарите мне эту розу, – сказал Наполеон.
– Подарите мне Магдебург, – отвечала королева.
– О нет, – воскликнул Наполеон, – это слишком дорого!
В негодовании королева бросила на пол розу и не получила Магдебурга.
Осмотрев Таврический дворец, я отправился через Троицкий мост к домику Петра I, который видел до сих пор лишь издали.
Национальное русское чувство сохранило этот памятник в его первоначальном виде: столовая, гостиная и спальня как бы ждут возвращения царя. Во дворе стоит построенный самим саардамским плотником ботик, в котором он разъезжал по Неве, появляясь в тех местах возникающего города, где его присутствие