его всегда тянуло на светлую сторону? Иначе, с чего бы ему ментам помогать? Благодарность испытывать к органам правопорядка не за что, нас они в свое время поимели по полной, сначала замяв расследование гибели отца, а потом, после того, как мать признали недееспособной, со спокойной совестью отдав меня , шестнадцатилетнюю, не своему брату, как должны были, а чужому человеку. Мотивируя это тем, что брату только-только восемнадцать исполнилось, а опекун – солидный, взрослый и очень уважаемый не только в нашем городе, но и на большой земле человек.
После этого Макса очень быстро усадили в тюрьму, а меня…
Ладно, чего вспоминать…
Главное, что все прошло.
И , главное, что мы все преодолели. Вместе.
Только вместе!
И ни о каком расставании я даже слышать не желаю.
Максик, поизучав мое суровое лицо, вздохнул, подхватил сумку и, заявив, что пошел прогревать тачку, выскочил из квартиры.
Я глянула в окно, реально машину начал греть, хмыкнула победно и ускорилась. Судя по его нервозности и спешке, время поджимало.
Ну ничего, прорвемся. Всегда прорывались.
Такая была спокойная и уверенная в этот момент…
Дура, что тут скажешь?
Полная и абсолютная дура.
Забыла, что мужики на все всегда имеют свое, естественно, самое правильное мнение. Единственно верное.
Когда я вышла из подъезда, машина Максика уже обзавелась подружкой. Вернее, другом. Большим таким. Черным.
Доминирующим. Как и его хозяин.
Здоровенный, бритоголовый, небритый, в кожаной куртке, на провинциальный манер распахнутой так, чтоб была видна рубашка и перевязь портупеи. В авиаторах. Зимой. Наверно специально нацепил, чтоб морду наглую скрыть. Каменную.
Макс торопливо шагнул ко мне, застывшей соляным столбом у подъезда.
– Малая, не кипишуй! Так будет лучше!
Я , уже поняв, что мой братишка каином заделался, швырнула в него со всей дури тяжеленную сумку:
– Сука ты!
Он легко увернулся от снаряда, подхватил меня, обнял, несмотря на яростное сопротивление, забубнил в ухо настойчиво:
– Малая, малая, ну не надо цирка. Нет времени совсем, понимаешь? У нас нет вариантов вдвоем. Все перекрыто уже. Все. Наши рожи везде. Из области не выпустят, на всех, сука, столбах висим. Я не хотел пугать, правда. Но мы вперлись. И это – единственный варик. Отсидимся две недели, потом свалим, слышишь? Ну не кипишуй, малая…
Я молча рвалась из его рук, шипела сквозь зубы матерно и зло, какой он мудак, и тварь, и сволочь…
Макс соглашался, просил прощения, уговаривал, гладил утешительно по спине.
И за всем этим цирком бесстрастно наблюдал проклятый подпол.
Выразительности в его морде было примерно столько же, сколько в бордюрном камне.
– Почему он? – сквозь зубы прошипела я, уже сдаваясь.
Максик, как всегда , тонко чувствуя перемены в моем настроении, обрадованно забубнил в два раза быстрее:
– Да потому что искать не будут, понимаешь? И меня не будут там, куда еду. И тебя. Он обещал, что ни волоса не упадет. Малая, мы же на