а плечах по планете, залитой солнцем. Она будет сидеть на моих плечах жарким летним днем, который будет ее волновать и радовать, переполнять легкие воздухом. Ее запах, которым пропитается мой воротник, будет лучшим одеколоном среди всех одеколонов.
Герда Шейн, живешь ли ты на другом конце света или мы ходим по одной улице, не замечая друг друга? Во снах и фантазиях она столь жива, столь осязаема, что нет никаких сомнений в ее правдоподобности. Вкус и запах ее натурален и узнаваем. Знакомы изгибы ее тела, пальцы и волосы. Но воздух вокруг пуст. Пространство прозрачно и безжизненно. Попробовать дотронуться до того места, где она должна находиться? Ощутить прикосновение благоухающей кожи или промахнуться и пустить волны холодного воздуха вокруг?
Возможно, Герда Шейн и существует, но не желает воплотиться в моей реальности. Просто не хочет.
Какое же я ничтожество! Я не могу прикоснуться к ней, заговорить, обратить на себя даже мимолетное внимание. Я способен только ждать, пока ветер и волны прибьют Герду к моему берегу. Боже, какой же я жалкий. Никакому ветру, никаким волнам не дано принести в мою жизнь любимого человека. Никакого ветра в моей унылой норе, никакого моря в обозримой дали.
Зачем существует весь этот никчемный мир без нее? Все эти люди недостойны существования, ведь среди них нет Герды. Эти люди несут мне лишь несчастья. Как бы я хотел опустошить весь это мир, чтобы расчистить достойное место для Герды, бросить к ее ногам все драгоценности мира, осветить ее всем светом мира, окружить облаком всей благодати. А все эти люди только мешают осуществить это разумеющееся действо. Только лишь полное и всеобъемлющее господство над миром помогло бы осуществить мой план. Весь этот огромный город, все его жители, все его неоновые огни, все эти исполинские экраны с рекламой виртуальных торговых площадок.
Я пойду на все ради нее, пожертвую всем ради обладания ею. Лишь бы знать наверняка, жива ли она, где бывает и как с ней связаться. Буду ждать и верить, что именно завтра она появится.
Ждать и верить. Иначе и не стоит жить. Без веры и предназначения жизнь бессмысленна, ее следует закончить. Прекратить бесплодные попытки и страдания, не имея других возможностей.
Просто ждать развития событий, которых не происходит.
Стану читать книгу. Имя автора мне ничего не сказало – он, вероятно, не успел еще стать модным, скандальным писателем, не успел наследить в шоу-бизнесе. И, скорее всего, жив, поэтому не стал еще классиком или героем. Фильма по этой книге еще не сняли, значит в ней мало стрельбы, погонь, эффектных массовых сцен. Зато, уверен, есть некие бушующие некиногеничные страсти, герои или их мысли затронут какие-то тонкие струны в моей душе, и некоторое время еще останется там тихий протяжный звук, то ли стон, то ли свист.
Это оказался дневник. Неплохо в нынешнем моем состоянии. Размеренность, связанная с календарем дает ощущение стабильности. Как сам календарь. Стабилен и неизменен. Не зависит от политической ситуации.
Сам я много раз начинал вести дневник. Но без цели, без развязки, к которой я хотел привести повествование дневника, ежедневные записи казались мне бессмысленными и затухали сами собой. Я думал, что можно зафиксировать на бумаге свою собственную мудрость – выработанные решения, типовые ситуации и ошибки, как рецепты из справочника для врачей. Но, с каждым прожитым годом, решения изменялись, появлялись новые «лекарства» от невзгод, новые, невиданные доселе радости. Так же периодически вставал передо мной вопрос предназначения дневника, его аудитории. Дневник, написанный с расчетом на чужие читающие его глаза, не так уж и искренен. Завуалированный рекламный текст. Поглядите-ка: я доверяю вам все мои тайны! И, под маскировочным халатом этого доверенного избранным сокровенного, под соусом интимности и абсолютной достоверности внутреннего мира, возможно подать любую дезинформацию, любую приукрашенную и выставочную псевдоискренность. Никакой низменности и грязи! Автор, как минимум, образец для подражания, местами – святой, местами – мученик. Но, ни в коем случае, не гнусная мразь, эгоист, трус и развратник. Более того, рассуждая логически, пришел к выводу, что любой тайный дневник обязательно, рано или поздно, станет чьим-то достоянием. Что может быть ужаснее публичных дневников? Эта бравада, этот восточный базар выдаваемых за свои, отобранных вручную мыслей. Этот балаган якобы испытываемых с воображаемых превосходством страстей, край высокомерия – не общий вклад в мировую культуру, но, пораженный синдромом сверхценных идей, информационный шум, стремящийся к бесконечному своему количеству. Заглянуть в душу и мысли четырнадцатилетнего мальчишки? Я еще помню, что ценного там – ни на грош. Ценен ли опыт пожилого человека? Да это как посмотреть! Моральные принципы моей бабушки или видение политических доктрин экстремистски настроенных футбольных болельщиков могут лишь расстроить меня, лишь утвердить меня в мнении о несовершенстве мира. Зачем я буду читать этот дневник? Да потому что это не дневник, а литературное произведение! Это произведение, написанное с расчетом на массовое потребление.
Совсем сухие слова – названия месяцев. Чем старше становишься, тем больше впитывают смыслов эти названия. Тем больше они заключают в себе