случае, гарантируя мне минимальные очки, необходимые для победы, однако теперь я смотрел на фразу, которую только что написал, и думал о том, что моему случаю вовсе не так уж обязательно быть скромным и счастья можно поискать у чужих ворот.
В дверь ванной комнаты затарабанили одновременно руками и ногами, и, кажется, даже головой, как это умеют делать одни лишь самозабвенные четырехлетние дети, и мне пришлось подняться из кресла, удалив предварительно с подлокотников конструкцию для «папиной работы». Пока я был занят разбором своего «кабинета», стук в дверь успел пройти несколько фаз. Вначале это был просто веселый грохот, напоминавший пионерское детство с его ошалелыми барабанами и лязгом жестяных умывальников в летних лагерях; потом это стало похоже на усилия того мужчины с усталым лицом, который стоит в оркестровой яме позади всех и, когда ему надо, начинает лупить огромными, похожими на вантузы палками по такому же огромному барабану; и, наконец, этот тревожный рокот перерос в нечто большее, наводя на мысль о том, что за дверью либо началось извержение вулкана, либо отверзся ад.
Распахнув дверь, я хотел наорать на мелких нетерпеливых чертей, но они стояли на пороге с такими счастливыми лицами, что духу, конечно же, не хватило.
– Что? – спросил я.
– Нам надо вылить, – сказала моя четырехлетняя дочь и указала на своего брата трех лет, молча стоявшего рядом с нею с горшком в руках. – Мы все пописали.
– Молодцы, – сказал я, забирая у сына горшок.
– А еще покакали.
– Тоже неплохо, – я освободил их драгоценную посудину. – Где мама?
– Она пошла в магазин.
– А кто сидит с маленьким?
– Сейчас никто. А до этого мы сидели. Что ты здесь делаешь?
– Я работаю.
– Денежки зарабатываешь?
– Пока не знаю.
– А когда будешь знать?
– Думаю, скоро.
– Хорошо, – она очень серьезно кивнула. – Давай быстрей. Скажешь потом, когда узнаешь?
– Договорились. Вы можете еще немного с маленьким посидеть?
Моя мудрая дочь помолчала, затем вздохнула и потерла кулачком лоб.
– Мы сами маленькие.
– Да, я это знаю. Но он еще меньше.
Она поняла, что спор проигран.
– Тогда поменяй ему колготки. Мы не успели их снять, когда он сел на горшок.
Вернувшись после переодевания малыша в свой «кабинет», я уже не стал сооружать никакую конструкцию на подлокотниках кресла, а просто уселся в него и стал думать. Новое отношение к жизни было сформулировано. Оставалось только понять, что из Валериного списка в ней, в этой моей смелой и прекрасной теперь жизни, надо сменить, чтобы фраза, выведенная крупными печатными буквами, получила подтверждение в конкретном поступке.
Семья отпадала сразу, потому что без этих четверых я если бы и продолжал жить, то не очень понятно – с какой целью. Забегая вперед, признаюсь, у меня потом долгие годы ушли на то, чтобы уяснить,