с ними он оставил записку – не знаю, стоит ли её здесь приводить и имеет ли она отношение к делу. Может, если пойму, что без неё не обойтись… В конце концов, когда дело касается Ленро, никогда не знаешь, что в действительности является важным.
Я любила его. Я любила его раньше, но после того, как чуть не погибла из-за него – а он с предельной (притворной?) честностью сознаётся, что понимал, что рискует моей жизнью, – я его возненавидела. Мне показалась, я совершила ошибку, когда увидела в нём что-то человеческое.
Под кожей рептилии, я думала, скрывается душа. Но я ошиблась. Рептилия есть рептилия, змея сбрасывает кожу, но остаётся змеёй. Ленро и глазом не моргнул, когда меня – свою возлюбленную, как сам пишет, – был вынужден использовать, чтобы остановить моего отца. Тогда, очнувшись после шести месяцев комы и едва разобравшись в произошедшем, я возненавидела его.
Но наша недавняя встреча, столь ужасно предшествовавшая его смерти, разбудила воспоминания. Шарм его неискренней улыбки снова опьянил меня. Пока этого не случилось и пока мы не встретились, мне даже стало казаться, что я научилась жить без Ленро Авельца. В мире без Ленро Авельца. Где все мы теперь оказались, и из которого я теперь хочу сбежать. Найти дорогу, хоть маленькую тропинку – назад, в мир с Ленро Авельцем…
Мы склонны идеализировать мёртвых. Боюсь, я впадаю в крайность. Я лучше других знаю, кем был Авельц. И я знаю, что я, возможно, одна из пяти-десяти человек на всей земле, кто помянет Ленро добрым словом. Его ненавидели, его презирали, ему завидовали, его ревновали, ему желали смерти, и всё в таком духе – а он этим наслаждался, купался в ненависти, как другие купаются в обожании.
Что же, Ленро, ты просчитался.
Как случилось, что проиграл тот, кто не проигрывает? Кто не признаёт саму возможность поражения? Как же получилось, друг мой, что тебя нет и мои слова о тебе уйдут в пустоту? Как ты мог ошибиться? Как мог погибнуть? Как ты мог оставить нас?..
Ничего не могу с собой поделать. Последние несколько лет я живу мыслями о нём.
Наверное, всех, кто приближался к нему на опасную дистанцию, Ленро заражал своим безумием. Я тоже подцепила от него эту бациллу, от которой теперь не знаю как избавиться. Да и не хочу избавляться. Ленро не всех подпускал близко, не всем передавал эти флюиды сумасшествия, флюиды какой-то странной, неземной жизни. Кто испытал такое, уже не увидит мир по-старому. И от этого нет лекарства – от лихорадки Авельца нет вакцины. Это смертельная болезнь, и я инфицирована – с первой секунды, как услышала от отца эту фамилию, как впервые увидела его у нас на Сицилии, как он впервые заговорил со мной…
Этот архив – и результат, и процесс моих размышлений. Осколки, что я хочу сохранить. Что-то подсказывает мне: разобраться в этой тайне не удастся. Разве что сам Ленро воскреснет и расскажет, как всё было. Смерть Сартаджа наводит на мысли. Мог Ленро срежиссировать это из могилы? Мог инсценировать смерть? Мог подготовить преемника? Может, я никогда не видела труп, а только двойника, а сам Авельц жив и где-то смеётся над нами?
Жаль,