вооот так и забрасывает косы в какие-то кусты. Меня дрожь пробрала, он будто по лицу меня ударил, тогда-то я и решил не выпускать его из виду, последить за ним. Это было не очень-то и сложно, потому что в батальоне я, он и еще девятеро были из нашей деревни, так что не показалось никому странным, что я так с ним сдружился. Со временем мы даже хлеб один на двоих делить стали, так сказать. Одну буханку он сворует – мы ее пополам съедим. Другую я сворую – то же самое. Куда бы мы ни шли, всегда вместе. Филипп и Нафанаил[6]. Так нас называли. И вот, поскольку мы везде были вместе, я и узнал все его привычки да пристрастия. Но самым большим, таким, что не скроешь, были женщины. А раз уж там, где мы были, не было шлюх, для него были чужие женщины, ненашенские. Каждый раз, как бабу попортит, он ей косы отрезал. Но себе их не оставлял. Он всегда их затем выбрасывал.
Как только я увидел это, Антонис, и точно все понял, то сказал я себе, что надо его сейчас же убить, вот прямо тут, где мы есть. Видишь ли, мы на войне были, там никогда не знаешь, что может случиться. Сегодня ты есть, завтра – нет тебя. Надо, думаю я, успеть, и пусть меня под трибунал отдадут, если все раскроется. Не должен был я клятву нарушать. И в этот миг я хотел броситься и прямо на месте размозжить ему голову, но сдержался, потому что решил: надо план продумать, чтобы уж наверняка все получилось. Как бы не ошибиться и не дать ему выжить, этой сволочи. Потому как если бы с нами рядом кто-то еще оказался, они могли бы успеть вырвать его у меня из рук.
Но я недолго искал удобного случая. Через пару-тройку дней послали нас на задание, и мы сожгли дотла одну деревню недалеко от Аласехира. Приказали нам, чтобы там камня на камне не осталось. Чтобы даже птица над деревней не летала. Сделали мы, что надо было сделать, а на обратном пути я отвел его в сторону и говорю, так, мол, и так. Мне сказал один турок, что у него-де зарыты золотые лиры и он мне их отдаст, если я его отпущу. А ты что сделал, спрашивает. Я сказал ему, что отпущу, если скажет, он сказал, и я его прикончил. Нужно нам так все устроить, чтоб вернуться и поискать. Да, говорит он. Когда мы обратно пришли, я пошел к командиру батальона и рассказал ему то же самое. Разреши, говорю, нам вернуться, и половина твоя. Он дал мне зеленый свет, взял я веревку, еще пару вещей, того, второго, и отправились мы в деревню. По дороге был он у меня рад-радехонек. Все говорил мне, что он будет с лирами делать, что купит вот эту землю в деревне, кого в жены сосватает теперь, когда он богат, и все такое. Я дурачка изображал и все распалял его. Будем мы богачами, раздувал я его, мясо будем каждый день есть.
Как пришли мы, он и спрашивает, где копать будем. Да не нужно, говорю я ему. Ты что, видишь, что я лопату с собой взял? В засохшем колодце этот старик лиры спрятал. Пошли за мной, увидишь. Иду вперед и захожу в дом, который я еще утром заприметил. Вот, говорю ему, это здесь. Видишь? Ты меня веревкой обвяжешь, я спущусь вниз, а как дам тебе знак, что я их нашел, ты меня снова наверх и вытащишь. Как я сказал, так и сделали. Сложили мы оружие, снял я с себя китель и гимнастерку, говорю ему, давай, обвяжи