уже спокойнее, – возможно. Не знаю. Понимаю, что это несправедливо, но… вот что делать, когда само понятие справедливости потеряло значение? Что вообще сейчас имеет значение, а? Меня создавали для войны со страшным врагом. Я должен был защищать. Мать. Сестру. Родной мир. А теперь я для чего? Ты можешь мне сказать? Почему я продолжаю жить? Ради будущего твоего мира? Но ведь он совсем чужой мне, понимаешь?
Я ответил взглядом на взгляд Кая. Помолчал немного. Потом сказал:
– Ирония в том, что, похоже, нас всех создали для чего-то, чего мы совсем не понимаем и не знаем. Похоже на то, что нас выращивают, как скот в загоне. Понимаешь? А все наши промежуточные цели. Весь наш патриотизм. Привязанности. Любовь к другим людям. Оно всё вписывается в заранее заданную схему, оно часть нашего большого загона-пастбища. И в этом смысле положение любого живого существа в нашей системе ничуть не лучше твоего. Понимаешь?
Кай смотрел на меня с просыпающимся интересом. Глухая тоска в его глазах медленно таяла.
– В каком-то смысле мне хуже, чем тебе, – продолжал я, – меня тоже создали для чего-то. Моя ДНК – искусственная, как и твоя. Но я не знаю ни своих непосредственных создателей, ни целей. И вот что я тебе скажу. У меня есть одна гипотеза, которая помогает жить. Я думаю, что фундаментальное свойство любой жизни – это всегда искать обходные, нестандартные пути. Нельзя раз и навсегда загнать жизнь в гетто. Она все равно найдет выход. И сделает всё по-своему.
Помолчали, глядя на разгорающийся рассвет. А потом я всё-таки решился сказать:
– И ты был прав насчёт этого шлейфа. Столкновение произошло вне плоскости эклиптики. Не очень высоко – градусов на десять выше орбиты Марса. Но шансы на то, что в этой точке сошлись траектории двух межзвездных скитальцев очень уж незначительные. Что-то у нас тут случилось. И мне очень хочется взглянуть – что же именно.
Кай заинтересованно посмотрел на меня.
– Думаешь, потратить резерв горючего? – спросил он.
– Нет, – я отрицательно помотал головой, – собираюсь использовать по назначению тюрвинг, который мы добыли.
Утром мы перелетели вглубь материка и устроились на обширном каменистом плато, которое я счёл достаточно надёжным, чтобы переждать следующие несколько десятков миллионов лет в стазисе.
Днём отдыхали, набирались сил.
Эксперименты с тюрвингом я отложил на ночь – в тени Земли проще экспериментировать с дальностью прыжков, и радиации поменьше. Плюс на охлаждение не надо энергию тратить; подогреть скафандр в космосе проще, чем охладить.
Имея данные по механизации установки, которую использовали венерианцы для активации тюрвинга, я мог рассчитать нужную силу нажатия на спусковой крючок для прыжков на определённое расстояние. Но не время нажатия. А без этого параметра о точных перемещениях в пространстве даже думать не приходилось. Единственный выход – подбирать нужные значения опытным путём.
Но и тут была сложность. Скорее всего, артефакт переносил хозяина в пространстве линейно. Без учёта кривизны земной поверхности. А, значит, даже минимальный прыжок