вокруг, рассматривая стены и картины, которые не видела долгих три года. Кажется, дом совсем не изменился с тех пор. Только фотографии в рамках другие. Раньше здесь были мы: мама, папа и я. Теперь же, благодаря стараниям мачехи, не осталось ни одного упоминания о нашей прошлой жизни. Словно и не было никогда мамы. Отец не женился на ней, не было счастливых пятнадцати лет брака…
Чувствую, как глаза начинает щипать от подступивших слёз. Негодование и обида бьют в груди тяжёлыми молоточками, а сердце болезненно сжимается. Как же легко человек забывает! Просто, раз – и всё, нет никаких неугодных воспоминаний. Ничего. Пустой холст, на котором можно заново нарисовать свою жизнь. Такую, о какой мечтаешь. Без лишних теней и пятен.
Дойдя до нужной двери, поворачиваю ручку и вхожу в свою старую комнату. Словно возвращаюсь в прошлое, которое заперла здесь три года назад. Или два? Всё время теряюсь в счёте времени, когда начинаю рассуждать на эту тему. Можно ли считать год, проведённый в коме, за жизнь? Прожила ли я его?
Улыбаюсь собственным мыслям и замираю напротив рабочего стола. Папа говорил, что не менял здесь ничего с тех пор.
– Мы сохранили всё так, как было до аварии, – сказал он, поддерживая меня под руку.
День выписки из клиники я помню очень смутно. Кажется, тогда мы не возвращались домой. Меня, почти сразу же, отвезли в санаторий, куда-то на Чёрное море.
– Все твои зарисовки, чертежи. Всё осталось. Даже мольберт не стали убирать. Ваши с Костей фотографии… Я подумал, ты сама должна решить, что с ними делать…
Протягиваю ладонь и кончиками пальцев касаюсь стекла. Небольшой прямоугольник, на котором запечатлён момент из моего прошлого. Один из тех дней, которые я забыла.
Всматриваюсь в знакомое лицо молодого мужчины. Заглядываю в его добрые карие глаза, рассматриваю мягкую линию губ и улыбку. Пытаюсь пробудить в голове хоть что-то, что могло бы напомнить мне о нём. О наших отношениях. О ребёнке, которого я потеряла…
Боль в затылке нарастает. Покалывание перемещается к вискам, отдаётся тяжестью в веках. Глаза наливаются кровью, начинает сильно щипать. Дышать становится тяжело, будто лёгкие разодрали в клочья.
Отдёргиваю пальцы от фотографии Кости, отворачиваюсь.
Вдох, выдох, Катюш. Дыши! Глубоко и ровно. Всё хорошо. С тобой всё будет хо-ро-шо.
– Почему я тебя совсем не помню? – произношу в пустоту, мазнув взглядом по светло-голубым стенам. – Ты здесь и одновременно далеко. Друг и незнакомец в одном лице…
Постукивание костяшек по дверному косяку выводят из оцепенения. Папа стоит на пороге, смотрит на меня с плохо скрываемой тоской во взгляде.
Чувство вины перед ним захлестывает с головой, перекрывает все остальное. Он столько всего натерпелся из-за меня…
– Вы очень любили друг друга, – слышу его голос. Тихий, но уверенный. Впрочем, как и всегда. – Константин был твоим водителем и телохранителем в одном лице. О ваших чувствах я узнал, когда ты уже была беременна от него. А потом…
– А потом