одними! Не боись, кому надо, те услышат!», – тихонько поучала няня, переплетая ей косы.
Дворовые суетились и бегали туда-сюда, складывая сундуки с тканями заморскими, самоцветами и серебром на разукрашенные сани. Небо было ярко голубым, и все вокруг сверкало от свежевыпавшего снегом. Лишь на горизонте возле заснеженного леса виднелась малиновая дуга раннего заката.
Отец хмуро поглядывал на дочь и раздавал указания дворовым. Это туда, это сюда! Еще несите! Маловато будет!
– Ой, да и что, что сватов не было! Главное, чтобы жених красивым и ласковым был! А коли обижать будет, так скажите, что батюшке нажалуйтесь! А батюшка у вас, как осерчает – всем достается! Мне вон в тот раз тоже плетей всыпали ни за что! – вспомнился смешливый голос Марыськи. – Под руку горячую попалась!
– Тяжко мне на сердце, Марыська, – вспомнился ее собственный голос. Она сидела разодетая в соболью шубу, чувствуя, как страшное предчувствие пробирает ее, словно мороз.
Она ехала в санях, нахохлившись дорогими мехами, и сверкала на морозном солнце самоцветами. Ее ноги были прикрыты медвежьей шкурой. На коленях она держала ларец с золотом.
– Барыня, вам что? Сон дурной приснился? – всплыл в памяти удивленный голос Марыськи. Ей по такому случаю красный сарафан пошили и новую душегрейку жаловали.
– Да бросьте вы, барыня! Пустое это! Вот моей матушке перед свадьбой тоже много чего снилось! И как бисяки ее за волосы таскали! Но ничего, год назад померла только!
– Как будто случиться что-то должно, – вспомнилось ей, как снег порошил шкуру, а холодные снежинки обжигали лицо. – Ой, чую беду я, Марысь. Сердцем чую… Да откуда придет, не ведаю…
– А я не беду! Я мороз чую! Ой, замерзла я! – вспомнилась Марыся, которая всю дорогу глядела с завистью на дорогие меха. – Вам –то, небось, тепло! Вон как батюшка расстарались! В соболях, небось, никакой мороз не страшен!
– Что-то страшно мне, – она словно не слышала, что ей говорят. Ее глаза смотрели в бесконечный коридор снежинок. – Что-то случится, Марысь….
– Да кому суждено сгореть – не потонет! А у меня свой оберег есть! Батюшка его на ярмарке на пуд соли выменял! Никакой нечистый меня не возьмет! Ни Леший, ни Водяной, ни Карачун! Так батюшке и сказали! Иначе бы он пуд соли не отдал бы! – вспомнилось, как утешала бойкая Марыська, вертя в руках какую-то деревянную фигурку. – Перед свадьбой енто всегда так! Во всем приметы плохие чудятся! Вот, когда моя бабка замуж выходила, так на свадьбе платок обронила. Жених платок поднял и вскорости помер!
– Как на погибель еду, – вспомнился ей собственный шепот. На ее ресницах застыли снежинки так, что веки сонно потяжелели. «Но!», – прикрикнул конюх, выезжая на замерзшее озеро.
– Барыня! Барыня!– вспомнился испуганный голос Марыси. Девка вертелась на месте и трясла ее за рукав шубы. – Кажись лед…. Барыня! Лед! Слыхали? Лед!
– Крак! Крак! – слышался хруст льда под полозьями.
– Гони! – внезапно с ужасом крикнула она конюху, едва не выронив ларец с приданным. –