Прекратите на меня давить! Я вам что? Прыщ!
Я закрыла глаза, усиленно пытаясь проснуться. И, кажется, у меня это даже слегка получилось! Я слышала гул и неразборчивые голоса.
– Родственникам сообщили? – спросил уставший немолодой голос. – Ах, я забыл. Родственников у нее нет. Ладно, пусть лежит. Если нет родственников, то через тридцать дней нам придется тебя отключить, девочка? Слышишь меня? Отключить! Так что давай, карабкайся, девочка, карабкайся! Освобождай агрегат! Рано тебе еще на тот свет! Послушай меня, старика. Тебе еще замуж выходить, детей рожать… Вся жизнь впереди! Ладно, я домой. Дежурному скажите… О! Сходил домой! Еще подвезли! Некуда! Куда я их дену? На лоб себе? Куда…
Я снова открыла глаза, видя знакомый потертый прилавок и груды писем, небрежными стопками нависающие над совестью.
Голос становился тише. И казалось, что я его придумала себе. Уж больно странно он звучал в этой пыльной и уютной комнате.
– Тридцать дней, – повторила я. – Что значит…. Тридцать дней? И через тридцать дней я … тю-тю? То есть, я еще не тю-тю. Но скоро, возможно, тю-тю?
Ладно! Решение принято! Возможно, я потом пожалею об этом. Или посмеюсь с утра со словами: «Приснится же такое!». Но если это правда, то…
– Где подписать? – спросила я, видя точку кляксы. Моя роспись осталась сохнуть на документе.
– И пока вы здесь, вы сможете сделать счастливыми столько людей! – заметило начальство.
– Особенно меня, – послышался звон колокольчика.
На почту ввалился почтальон. Он растянулся на полу, прижимая рукой клок штанов. И шустро пополз в нашу сторону.
– Проклятые бабки, проклятые собаки, проклятые кошки! – стонал он, напоминая настоящего зомби.
Внезапно он вцепился в меня, глядя страшными глазами:
– Бойся! Это чудовище! Бойся его!
К-к-какое чудовище? К-к-кого бояться?
– Хомяка… – послышался слабый голос и почтальон, видимо, сомлел.
Однажды, когда мне было семь лет, я разбила коленку и лоб. Видимо, кто-то много лет назад пытался меня предупредить об этом дне!
Я начинала жалеть о своем решении. И хотела схватить договор, чтобы разорвать его, но договор исчез.
Долговязое начальство собирало письма в кривую стопку и пыталось засунуть на полку. Ему показалось, что на полке еще осталось местечко для писем, как вдруг…
– Все, – с ноги распахнулась дверь. Письма из стопки разлетелись по всей комнате. Мы вздрогнули.
– Я здесь больше не работаю!!!
В комнату вошел джазовой походкой один самонадеянный и интересный тип. Он посыпал себя дождем из писем, скрутил одно на манер сигары и дерзко ударил рукой по столу.
– Еще немного, и меня здесь уже не будет! – потертая фуражка самонадеянного и интересного типа упала на пол и была растоптана беспощадной ногой. – А вы останетесь здесь, трупики! Ха!
– Опять реанимируют? – слабо спросил «ползун», слабо открывая глаза и садясь на полу.
– И на этот раз успешно! – заметил