я даже немного благодарен тому утреннему случаю со шпаной. Если бы эти отмороженные подростки не напали на нас с Гриной, то я бы пошёл домой абсолютно другой дорогой и не встретил бы Лилию. Должен признать, я благодарен ей.
При воспоминании о драке заново начинает ныть порез на животе. Что забавно, автоматически посмотрел я на порез на пальце. Он, на удивление, не щипал, хотя утром по болевым ощущениям ощущался хуже. Кир замечает, что у меня поменялось выражение лица, и спрашивает, в чём дело. Первая мысль – соврать. Но зачем? Рана щиплет, и я неожиданно задумываюсь, что стоило бы её промыть. Не знаю, будет ли толк, ведь уже целый день прошёл, но хуже точно не станет. Я приподнимаю кофту и показываю порез.
– Ну ни хрена!
Кир встаёт из-за стола и подходит ближе, чтобы лучше рассмотреть мою «боевую» ссадину.
– И что случилось? Или сам?
Я кривлюсь.
– Ага, я ведь всегда сначала сам себя ножом разукрашиваю, а потом всем вокруг показываю своё творение.
Кир раздражённо хмурится.
– Ты можешь порезать себя и случайно, мы оба это знаем. На свой день рождения ты резал хлеб и наполовину прорубил себе палец. Кровищи было немерено! Помнишь, как Юля с её гемофобией чуть в обморок не упала?
Я киваю. Кир, разумеется, прав. После того случая Юля наотрез отказалась, чтобы мы собирались у нас, – говорила, что теперь каждый раз в нашей с Леной комнате вспоминает море «кровищи», и её начинает тошнить. Хотя справедливости ради стоит сказать, что она и до этого нашу комнатушку недолюбливала. «Слишком тёмная!» Что ж, у всех свои замашки.
– Мне бы промыть её.
Кир спрашивает, не поздно ли уже, а я честно говорю, что не знаю. Он кивает.
– Ну, ты видел, где ванная. Помочь?
Я благодарю за предложение, но отказываюсь. Для того чтобы промыть рану, помощь не нужна. Я дохожу до раковины, смачиваю руку и дотрагиваюсь до живота. Тут же дёргаюсь и отскакиваю в сторону – дико холодно. Кручу кран. Мне приходится ждать ещё минуту, чтобы вода стала более-менее приемлемой температуры. Пробую ещё раз.
Когда я уже почти закончил, в ванную заходит Кир с полупустой баночкой перекиси водорода и старым пластырем.
– А ты богат на аптечку.
– Я, в отличие от некоторых, не влипаю в дерьмо.
– Туше.
Появляется коварное желание, чтобы с Киром хоть раз в жизни тоже что-нибудь приключилось. Не обязательно плохое – просто что-нибудь необычное. Его жизнь слишком скучна.
Иронично хмыкаю: «Мне ли это говорить?».
Я обрабатываю рану перекисью. Она щиплет несильно, но всё равно неприятно. От заботливо протянутого пластыря я отказываюсь.
– Ну, так расскажешь, что стряслось?
Я смотрю на Кира, понимаю, что он по-настоящему за меня волнуется, и смущаюсь, не привыкший к подобному вниманию. Мне неловко. Я не хочу доставлять неудобств. Не хочу, чтобы из-за меня переживали. Я того не стою.
– Это история на всю ночь.
Я,