опала,
И кладёт её в своё сердце, вдали от солнечных лучей.
Кошки
Суровые учёные, любовники горячие,
Любят одинаково в пору зрелого сезона,
Кошки сильные и нежные, – гордость дома,
Зябкие, как люди, и, как они, сидячие.
Друзья науки и сладострастия,
Ищут молчание и ненавидят мрак;
Эребус3 взял бы их в скакуны за просто так,
Если б они променяли гордость на подобострастие.
Когда они дремлют в достойной манере
Великих сфинксов, лежащих одиноко в сфере,
Кажется, они спят в бесконечном сне.
Их плодоносное тело полно искр магических,
И частички золота, как звёзды в тонком песке,
Трепещут смутно в их зрачках мистических.
Радостный мертвец
В жирной земле, где вольно улиткам жить,
Вырою сам глубокую яму себе,
Чтобы легко старые кости свалить
И спать в забытье, как акула в волне.
Не люблю завещаний, по кладбищам не хожу,
Не прошу у людей слезу и любовь,
Лучше, пока жив, я ворона приглашу,
Чтоб из моего каркаса поганого пустить кровь.
О, черви! Чёрные, вы без ушей и глаз,
Труп радостный не может обойтись без вас,
Философы-жуиры, сыны нечистот,
В моих остатках вам же жить без сожаленья,
И, скажите, есть ль ещё какое-то мученье
Для тела старого без души, кто больше не живёт!
Надтреснутый колокол
Так горько и нежно в ночной зимний час
Слушать, как огонь трепещущий дымит,
Как медленно встают воспоминания у вас,
Когда в тумане звон колоколов дрожит.
Блаженный колокол с сильной глоткой,
Который, несмотря на старость, бодр и в упор
Издаёт свой крик религиозный чётко,
Как старый солдат, несущий дозор!
Мне сладко в тоске надтреснутой души
Его пение в холоде ночной тиши,
Случается часто, что голос его слабеет,
От него хрипом забытого раненого веет,
Того, кто у озера крови, под кучей мертвецов,
Неподвижный, умирает от усилия бойцов.
Сплин (тоска)
1.
Плювиоз4 раздражён против целого града,
Из своей урны он льёт поток мрачного хлада,
А бледные жители кладбищ не в силах превозмочь,
И смерть на пригород хлынет, как ночь.
За подстилкой мой кот на окно бежит,
Худым паршивым телом без устали дрожит;
В водостоке бродит душа старого поэта,
С грустью зябкий призрак ходит в дебрях света.
Жалуется колокол, и полена дымятся,
Простуженные часы фальцета не стыдятся,
Кружатся волны трупных запахов безумных,
С водянкой по наследству от одной старухи,
Валет червей и пиковая дама, раскрывая руки,
Болтают скорбно о любовях