Не зря молились!
Долгое время у меня было ощущение, что Христу пора на пенсию, что православие – религия пенсионеров, выбранный рудник (и пора искать новый!); что русской церкви не хватает подвижников, пассионариев – нет перед глазами примеров вменяемой, увлекательной деятельности с их стороны. Те факты, которые бытуют и известны, не вдохновляют. Сами священники сторонкой сетуют, что «семинария – источник порчи».
Виктор Салтыков и подобные ему батюшки, которые есть, и в России их немало, еще способны рассказать людям об истинном православии, которое радостно и удивительно и так же перевито с Деревом Жизни, как религия античной Греции или китайское Дао. Оно так же высвобождает из ипотеки цивилизации, которая отмеряет человеку только километры интернета и навесной потолок.
– Целомудрие восстанавливается, – сказал отец Виктор убежденно и прямо.
Про современное поколение у него мысли грустные:
– У молодых пропадает интерес к жизни, доверие к ней, особенно у мужчин, но и у женщин это начинает проявляться. Значит, совсем уже плохи дела, раз и женщины сдаются.
В заповеднике на Северном Кавказе, где отец Виктор служил лесничим, директором сделался самый «гнилой бракош», которого не подвинешь, потому что у него связи и среди высокопоставленных чиновников, и среди бандитов.
Сами Жарки (при ближайшем рассмотрении) – совсем не тот патриархальный рай, который показан в фильме.
К церковной коновязи во время ночной службы подъехал патрульный милицейский уазик – в кабине темнели силуэты сотрудников. Выходить не спешили.
– Что-то случилось? – спросил я у одного из местных, кивая в сторону машины.
– Ничего не случилось.
– А эти чего приехали?
– Чтоб ничего не случилось, – прозвучал типично русский ответ.
– У меня такие тут есть орлы… – пояснил позже отец Виктор.
Но власть тут за ним – «орлы» пошумят, покричат между собой, но нарываться не станут.
Здесь батюшка правит, потому что за ним не вера даже, а естественный здравый смысл.
Он сам себя отчасти отлучил от мира в своем заповеднике, и, наверное, в городе помощь от него была бы большему числу людей, он больше бы сделал – трудно судить; чужая ноша всегда кажется легче.
«Ну что он… сбежал», – сказали мне однажды про отца Виктора, и я, признаться, не нашел что ответить.
Он выбрал жизнь там, в патриархальных Жарках, – нашел в них укрытие, где может быть полезным, сохраняя себя и свое представление о человечестве и вымирающих идеалах, житейски оправданных и высоких, строгих. Легко ли это?
Он терпеливый, мужественный труженик, и за печкой он не прячется – он сохраняет: как огонь в пещере. А на голом ветру пламя быстро растреплет и угли охладятся.
«Не надо спасать человечество – надо спасать себя».
Я шагал в Жарки летом – через поле с ромашками и васильками, не по асфальту – по грунтовой колее. Был самый разгар дня, донимали зной и жирные слепни, но было