света, пытаясь разглядеть представшую сцену.
Теряя сознание, она увидела, как обдериха дернула лапой. Одного полицейского отбросило в стену, второму она снесла когтями голову, та подпрыгнула и покатилась к выходу, хлынул еще один фонтан крови. Раздались выстрелы, менты не видели источника атаки и палили наугад.
Тяжелеющая голова Агафьи свесилась на плечо. Взгляд лениво скользнул по комнате. Справа на скамье, едва видимые в сумраке, сгорбленный и покрытый листьями дед-банник и невысокий бес, должно быть, его внук, месили вениками труп Хакимова, приговаривая: «Мытый-чистый будешь, докрасна отмоешься».
Последнее, что она услышала, было: «Не двигаться. МПД». «МПД. А что такое МПД», – промелькнула мысль, а потом сознание угасло.
Глава II. Архивы
Когда я родился, было две новости. О плохой родители узнали быстро – из-за генетической аномалии я подслеповат на один глаз. Вторую новость, не скажешь, что она шибко хорошая, я осознал, когда подрос, – я вижу всякую херотень. Именно так, не хочу пафосного: я вижу, что другим неведомо и неподвластно. Тем не менее я вижу у людей слабые ауры (они цветные, прям как в книжках шизотериков с дешевой обложкой), могу рассмотреть энергетические ловушки, потоки и завихрения, но хуже всего, что иногда я замечаю всякую бесовщину. Не знаю, связано ли это с подслеповатостью, но думаю, что связано.
Вот идешь по улице и вдруг понимаешь, что в толпе на «Щелковской» крадется плотоядно облизывающийся ящер в деловом костюме. Для других это с виду обычный лысеющий чиновник из бесполезного министерства. Но я-то вижу. Потом он подловит кого-нибудь в подворотне и когтем по горлышку, напитается страхом и заснет где-нибудь в заброшке на нижнем Китай-городе. А менты спишут дело на ограбление и бытовуху и постараются не дать огласки в СМИ (хотя с этим все тяжелее в последнее время).
Или вот богатая дама выгуливает кошку на поводке в Столешниковом. Только это кошка ее выгуливает. И это не токсоплазма, про которую даже уже некоторые обыватели слышали. Я вижу, как от того, что прикидывается кошкой, к груди женщины идут фиолетовые флюиды. И хозяйка стареет на день за час прогулки, а у кошки шерсть все больше лоснится.
Иногда они меня замечают и понимают, что я вижу. Кто-то пугается и пытается побыстрее спрятаться, вроде безобидных домовят в Тушино. Кто-то издевательски ухмыляется, как та девушка-суккуб на Чистых. Ей-то что, у паренька-говнарика с гитарой уже нет шансов, будет теперь ее беззаветно любить лет десять, пока она не наиграется и не высосет все жизненные соки. А кто-то хочет убить свидетеля, как тот комок черных щупалец, чуть не скинувший меня на рельсы на «Электрозаводской». Заметили, сколько людей стало под поезд падать? То-то же.
Короче, я стараюсь не смотреть и не видеть. Меньше знаешь – крепче спишь. Но получается не очень. И самая дрянь обычно вылезает в дождь. Вот и тогда был апрельский дождь, когда я снова потерялся в тихих двориках старой Москвы между Покровкой и «Курской».