пародию от оригинала на раз, никогда не путала мужские и женские голоса, как бы ни были они похожи, и искренне удивлялась, как это вообще возможно: в каждом из них было нечто, сразу, на слух Саньки, выдававшее, мужское или женское горло их выводит. Для неё было всегда непонятно, как можно принять мужчину в женском платье за женщину, голос ведь не спрячешь! В общем, был у неё такой божий дар. Слушая пение Диего, она краем уха ловила голоса птиц, такие звонкие и многочисленные в этот солнечный и тёплый день, и сначала даже сама не поняла, что её насторожило. Прислушалась, перестав слышать Диего и сосредоточившись на том, что её насторожило. И почти сразу сообразила: голоса птиц звучали по-разному! Не для обычного уха, которое никакой разницы бы не уловило, а для её изощрённого слуха. Она чуть придержала лошадь, чтобы ей не мешали голос Диего и топот множества копыт. Россомаха тут же оглянулся на неё, насторожившись. Он уже несколько раз убеждался в способности Саньки слышать даже недоступное его слуху. Санька колебалась. Если кто-то наблюдает за ними, то может, лучше не демонстрировать то, что она догадалась об этом? Россомаха приложил палец к уху, и она кивнула. Он окинул быстрым взглядом окрестности и сделал какой-то знак Харе. Они почти незаметно перестроились, поменявшись местами и заняв удобные позиции, одновременно прикрывая Саньку. Диего толи не заметил этого, толи не обратил внимания, продолжая распевать во всё горло. Санька боялась стрел. Все меры предосторожности казались ей бессмысленными перед ними; хотя в кино, например, китайские мастера всяческих кун – фу стрелы отбивали только так… Впрочем, Чен даже слов таких не знал.
Как-то Санька его, всё же, недооценила. Как только они поравнялись с подходящим, по мнению Росомахи, местом, Чен устроил небольшой взрыв, и в дыму Санька почти сразу же увидела фигуры нападающих. Стрелять было бессмысленно, и они напали всем скопом, как показалось с перепуга Саньке – человек пятьдесят. Диего, мгновенно очутившись на земле, перекинулся и ринулся в бой вместе с Россомахой и Харой. Санька поспешно ловила перепуганных коней, чтобы не разбежались, и, стараясь держаться за ними и за краем скалы, следила за сражением, на всякий случай сжимая в руке нож. Она так и держала его при себе, и как оружие, которым ещё ни разу не воспользовалась, и как талисман, которого даже немного побаивалась. Но больше всего она боялась момента, когда возникнет необходимость пустить его в ход; напряжённо наблюдая за боем, она молилась в душе всем богам и духам на свете, чтобы и в этот раз делать этого ей не пришлось.
Дым не рассеивался до конца, отчаянно воняя и мешая что-то разглядеть. Что было отлично слышно, так это рычание большого кота и боевой клич: «Хабас!» – Росомахи. Постепенно остатки дыма улетучивались, и вместе с ними редели силы противника: когда каменистая площадка у большой скалы окончательно освободилась от дыма, на ней в беспорядке валялись тела убитых, и продолжалась схватка между Харой и каким-то низкорослым, но очень шустрым дядькой в лохматой шапке и такой же лохматой шубе. Он визжал и вертелся, сверкая двумя кривыми мечами, подпрыгивая