письменному столу, включил телевизор и пишущий DVD-плеер. И почти сразу же на экране замелькали начальные титры специального выпуска стендап-комедии. У меня невольно вырвался возглас досады. Я как раз вспоминала, что эта передача скоро должна выйти, и вот теперь обнаружила, что она уже вышла не далее как на днях. А я ее пропустила. Почему никто не предупредил меня, скорбно гадала я. При том режиме, в котором я живу, мне просто больше неоткуда узнать.
Оказалось, что просмотр стендапа без звука – прямо-таки мастер-класс по фрустрации. Я прищурилась, скривилась, пытаясь разобрать, что они там говорят, но все было напрасно. Невозможно было даже определить, как их принимают зрители. Ямаэ Ямамото хохотал, нацелив палец в экран. Похоже, он веселился вовсю. Посмотрев три выступления, он проверил, сколько еще осталось до конца, поставил запись на паузу и ушел в кухню. Я сильно сомневалась, что именно в этот момент он достает из тайника контрабанду или получает новую партию, но правила есть правила, и я переключилась на запись из кухни, где застала объект с улыбкой вынимающим какие-то белые цилиндрические предметы из холодильника. Это был тот самый вурст – проклятый вурст, в котором мне отказали. Ямаэ Ямамото быстро вынул пачку, достал из нее две колбаски и ножом нарезал на круглые ломтики. Потом поставил на плиту сковородку, чтобы поджарить их.
Злость закипела во мне. Объект смотрел передачу, которую я не сумела записать, жарил вурст, который я не сумела купить. Колбаски поджарились мгновенно, Ямаэ Ямамото выдавил в посудинку немного кетчупа и сверху посыпал его порошком карри. Вероятно, в эту смесь он собирался макать колбаски.
Поставив на паузу позавчерашнюю запись, я налегла всем весом на подлокотники офисного кресла и запрокинула голову назад. Какую безотрадную жизнь я веду! Да, я понимала. Разумеется, понимала, что в этом мире есть бесчисленное множество вещей гораздо более ужасных и тягостных, чем мои нынешние беды. Но на время мне требовалось разрешение выкрутить ручку моего несчастья на максимум. Я обязательно убавлю его, обещала я, убавлю сразу же. Самое позднее – послезавтра.
Свою прежнюю работу я считала достойной, но она регулярно обманывала мое доверие в том, что касалось характера и количества нагрузки, пока не наступил момент, когда я просто больше не смогла выносить ее. А потом, после увольнения и переезда обратно к родителям, когда моя страховка по нетрудоспособности стала заканчиваться, работу пришлось искать снова. Но каким бы плачевным ни было мое положение, все время, пока наблюдала за Ямаэ Ямамото, я отчасти утешалась мыслью: до тех пор, пока за мной никто не шпионит, моя участь лучше, чем его. А теперь до меня вдруг дошло, что это не так.
Я поставила на паузу запись и на левом экране и поднялась на ноги – тяжело, как, должно быть, двигается медведь после спячки, наконец выбравшись из берлоги. Неверной походкой я побрела вон из комнаты и кое-как доплелась до магазина. Мне вдруг втемяшилось выпить чего-нибудь кисленького и терпкого.