="#i_002.jpg"/>
Унельм. Расследование
Унельм опять проспал – если что-то и встанет между ним и карьерой блестящего детектива это, бесспорно, будет его новая перина, купленная недавно за бесценок на очередном развале, куда потащил его Вэл.
Выбегал из дома в сторону охранителей он в прескверном расположении духа – и мелкий дождь, зарядивший с утра, настроения не улучшил. Улицы были всё ещё украшены по случаю прошедшего пару дней назад праздника единства Кьертании, но теперь ленточки и бумажные гирлянды размякли и потускнели.
Прошло уже много недель с потрясшего Химмельборг жестокого убийства Лери Селли, а у него до сих пор не было ни единой зацепки. Утешало, что и Вэл тоже не преуспел, и даже Олке с каждым днём выглядел всё более хмурым. В первые дни наставник только что не пел от радости – не слишком прилично, с учётом гибели молодого и красивого юноши. Но Олке плевать было на приличия. Он, казалось, помолодел лет на десять и постоянно потирал руки, приговаривая:
– Что ж, пришла пора показать охранителям, как нужно работать.
Но время шло, а показать охранителям им было нечего. Убийца проник на территорию особняка, не оставив ни следа – ни отпечатка пальца, ни скола на оградке садовой тропы, ни вмятины на аккуратно подстриженном газоне, ни примятого цветка. Никто его не видел – ни многочисленные соседи, ни полуночники, прогуливавшиеся по улицам Сердца города, ни сторожа, ни старый садовник Селли.
Садовник этот трясся от ужаса, давая показания. У него не было алиби – никто, кроме старого пса, не составлял ему компанию в домике для прислуги. Ни он, ни пёс не слышали криков, стонов или звуков борьбы.
На рассвете садовник отправился к розарию с кишкой для полива, и вот тут-то пёс, по его словам, будто с ума сошёл – скулил и подвывал, как щенок, и наотрез отказался идти в глубь сада, будто чуя присутствие опасного и безжалостного зверя.
Тогда садовник отправился дальше один, вооружившись, помимо кишки, валовым фонарём. В дрожащем круге света он увидел молодого хозяина, израненного, залитого кровью, бледного и окоченевшего… и с глазом орма, вставленным на место его собственного.
Садовнику пришлось провести несколько не самых приятных дней на допросах Олке и охранителей, но его, в конце концов, отпустили восвояси. Сложно было поверить, что он, всю жизнь преданно служивший Селли, развлекавший маленького Лери игрой в лошадки на заднем дворе, вдруг решился на убийство безо всякой выгоды или мотива. Кроме того, глаз орма не был нейтрализован – а значит, указывал на препаратора.
И всё же за садовником установили круглосуточную слежку. Олке предполагал, что тот мог быть с убийцей в сговоре – однако до сих пор за стариком не заметили ничего необычного.
В компании Олке Унельм целыми днями занимался поиском улик. «Вот и проверим, слушал ли ты хоть иногда во время наших уроков», – сказал ему наставник. Ульм надеялся не разочаровать его.
Нитка или волос, упавшие с одежды, сломанная ветка, обронённая монета, другой цвет глины, занесённой в сад на подошвах сапог, – любая мелочь была важна. Они долго и придирчиво просвечивали каждую пядь земли специальным валовым фонариком, оснащённым глазом ревки на тонком ищущем хоботке, заливали каждый куст в саду особым образом обработанной хаарьей жёлчью, которая зеленоватым свечением должна была указать на следы органики, например, крови… Всё было тщетно.
Убийца будто прилетел по воздуху или явился из ниоткуда – и так же в никуда исчез.
– Хитрый дьявол, – бормотал Олке, и в его голосе звучал азарт.
Унельм успел поверить – как он быстро начинал верить во что-то приятное и плохо достижимое, – что раскроет убийство Лери Селли и явится ко двору – к Омилии – героем. Тогда им больше не придётся встречаться тайком – за последние недели ему удалось увидеть её только дважды, хоть и казалось, что они знакомы всю жизнь. Нет – он будет приходить в дворцовый парк через главные ворота, будет завсегдатаем на всех приёмах и балах, а потом… Что будет потом, Унельм не знал. Его знакомство с пресветлой наследницей кьертанского престола было настолько невероятным, что он и его-то до сих пор осознал не до конца – а потому решил не строить слишком далеко идущих планов. С чего-то, в конце концов, нужно было начинать…
Вот только пока всё шло из рук вон плохо.
Унельм оббегал полгорода, говоря с друзьями, родственниками, подружками покойного. Удостоверение, выданное Олке, не располагало людей к откровенности, но что-что, а разговорить кого угодно Унельм умел с детства. Порой ему изливали душу с такими подробностями, какие он предпочёл бы не знать.
Так, одна из подружек Лери, фабричная работница, о которой проговорился один из друзей Селли, несколько часов, утирая слёзы не очень чистым платочком, рассказывала, как хорош был в постели «щедрый, хорошенький динн», сколько прелестных подарков он ей подарил и как называл её «кошечкой», «своей маленькой женой» и «крольчонком».
– И что же, – спросил Унельм под конец, слегка одурев от её излияний, – вы ничуть на него не обижены?
– Обижена? –