свои на главу Прохора, благословляя его.
Саровский послушник
Чуть свет проснулась в этот день Агафья. Тихая улыбка витала на её лице.
Только недавно вернулся из богомольного путешествия сынок. Не успела она насмотреться, как возмужал он и похорошел, и вот нынче, на Казанскую, ещё одна великая радость: освящается храм. Почти два десятка лет ушло на его строительство!
На долгожданное торжество собрались все благочестивые жители Курска. Изумлённым глазам предстал белокаменный собор невиданной красоты и величия.
Со слезами молился Прохор в новом храме Спасу и Пречистой. А после торжества, вернувшись домой, поклонился он Агафье Фотиевне и, глядя в её доброе, с морщинками вокруг серых глаз лицо, сказал с неизъяснимо нежным сочувствием:
– Матушка родимая! Всей душою хочу посвятить себя служению Богу. Прости меня, ухожу я в монастырь! Сжалось сердце любящей матери. Но со смирением приняла она благую весть. И, благословив сына, с кротостью промолвила:
– Помогай тебе Господи, Прошенька! А я до последнего дыхания моего буду благодарить Бога, что промыслил о тебе. Ничего не взял с собой Прохор, только большой медный крест, материнское благословение да несколько ржаных лепёшек.
Отойдя несколько от родимого дома, остановился, чтобы в последний раз взглянуть на него. Прощай, матушка! Прощай, родной Курск!
Дорога в Саров пролегала через тёмные дремучие леса, полные дикого зверья и разбойников. Не часто на ней можно было встретить прохожего: она была безлюдна и опасна. Осенив себя крестным знамением и всецело положась на волю Божию, по этой дороге и двинулся Прохор. Шёл неустанно, с молитвой на устах. Редко-редко с грохотом нагоняла его тряская телега. И суровый мужик-возница, попридержав разгорячённую лошадёнку, милостиво предлагал подбросить до ближайшего селения, лежащего на пути.
Для ночного отдыха юноша стучался в чужие избы. Сердобольные бабы молча отводили страннику место на лавке или на полу возле печки. Случалось, и сажали за стол.
А утром Прохор чуть свет снова отправлялся в путь.
Так, с Божией помощью минуя опасности, где пеше, где конно, претерпевая холод и голод, добрался наконец он до желанной обители, стоящей посреди потаённой глуши, над речками Саровкой и Сатис. Небо уже было усеяно звёздами. В ранних зимних сумерках гудел-благовестил колокол. Был канун великого Богородичного праздника, и Прохор подоспел к самому началу всенощного бдения. Сняв шапку и сотворив три поклона, он с трепетом переступил порог соборного храма.
Вёл службу отец Пахомий, курянин по происхождению, седовласый настоятель Саровского монастыря. Как чадолюбивый родитель, с радушием принял он Прохора и назначил послушником к обительскому казначею Иосифу. Тот с первой минуты полюбил кроткого и молчаливого юношу. Отведя ему место в келье, определил на братское послушание в хлебню. С раннего утра и до темноты не покладая рук трудился Прохор. Вручную молол пшеницу в каменных жерновах, просеивал муку через сито, замешивал тесто, сажал хлебы в печь. Служение в хлебне считалось не