причудливые узоры кричащих людей в огне.
Анка зажмурилась. Дыхание сбилось. Ей послышался далёкий шум толпы и фейерверков. Сначала радостный, он наполнялся ужасом и страхом, становясь всё громче.
Желая отвлечься, Анка направила своё внимание в другое русло.
Анатолий, её отец.
Анка начала вспоминать его, а мысли всё крутились в голове. Оказалось, тяжело соотнести двух таких разных людей: мужчину, что с ненавистью бросился на Анку меньше суток назад, и мужчину, что с любовью обнимал девушку, когда та падала с велосипеда. Эти два человека разительно отличались друг от друга, как будто два разных брата-близнеца – добрый и злой, любящий и ненавидящий, прощающий и обвиняющий. Одно и то же лицо сейчас смотрело на Анку из глубины её воспоминаний. Одно лицо и разные эмоции, которые накладывались друг на друга как две полупрозрачные маски.
И только Анка решила, что сейчас сойдёт с ума от этой картины, как перед её глазами появилось другое лицо – с картины в доме. Лицо её мамы. А за этим воспоминанием ниточкой потянулись и другие, расслабляя мышцы Анки и высушивая слёзы.
Елизавета – так звали маму. Тот портрет, похороненный за плотной тканью, Анатолий нарисовал сам, ещё до свадьбы, пытаясь покорить сердце прекрасной дамы. Отец – сын банкиров, перенявший дело от родителей, но занимавшийся больше своим хобби, чем работой. А мама – швея из деревни, решившая вырваться в большой город из-под родительского крыла. Такой странный мезальянс объединяла любовь к искусству и красоте. Елизавете было всего семнадцать, когда она поступила в Колледж Петербургской моды на портниху, а Анатолию – уже двадцать пять, когда он понял, что полотно и масляные краски заполняют его сердце больше банковских счетов. На его первой выставке они и пересеклись, утонув друг в друге на долгие годы.
Анка открыла глаза, снова уставившись на руки. Никакой крови на них не было, только множество старых шрамов и обломанные ногти. Один из шрамов был старее других – её первая отметина, полученная в четыре года, когда она хотела помочь маме на кухне, не зная ещё, что нож – вещь опасная и острая. С тех пор на второй фаланге указательного пальца левой руки виднелся шрам в виде ползущей ящерки: длинное тело, голова – там шрам немного разошёлся – и четыре «лапки» от швов.
«Смотри, Анка, это твоё тотемное животное, и теперь оно всегда будет незаметно защищать тебя!»
Девушка улыбнулась и потёрла правой рукой ящерицу в надежде на помощь. Та не ответила на ласку, и Анка разочарованно вздохнула. Внезапно аромат, преследующий её последние часы, показался отдалённо знакомым. Нахмурившись, Анка ещё раз вдохнула. Дерево и масло. Так пахла квартира, такой аромат исходил от Влада.
Слева послышались голоса – парни возвращались в комнату. Анка вскинула голову, и уже ставшая такой знакомой боль ударила её в затылок.
Они были знакомы с Владом.
– И что, эта штука работает? – голос парня с ароматом опилок и масла сочился сарказмом.
– Цереброметр,