Говори спасибо, а то я тебе лицо оторву.
Пух, ненавидя себя, своих мучителей, свою жизнь в целом и это конкретное ее утро в частности, выдавил:
– Спасибо…
Из Сиси как будто разом выкачали воздух. Он прикрыл глаза и вяло махнул рукой:
– Пиздуй отсюда.
Они с Бурым моментально потеряли интерес к жертве и возобновили прерванную беседу о новом боевике с Ван Даммом «Универсальный солдат» – теперь уже Аркаша не существовал в их мире, а не наоборот. Пух наконец отмер, отшвырнул в сторону листья и побежал – мимо серого Немецкого дома, мимо красной военной части, мимо белого памятника молодому Ленину по направлению к желтой школе № 43 имени В. И. Невского, что на углу Буденновского проспекта и проулка с нелепым вычурным названием «улица Греческого города Волос».
2
Ольга Васильевна, пожилая учительница истории, фланировала между партами, наряженная в свой обычный вязаный свитер неопределенно-зеленого цвета, несмотря на южную сентябрьскую жару. Восьмой «А» историчку не особо любил, но и ненавидеть ее было не за что – тем более что весь объем концентрированной детской ненависти был направлен на жирную завучиху по воспитательной работе Наталью Олеговну и натуральную садистку, химичку Ольгу Валерьевну. Из всего спектра возможных эмоций историчке доставалось снисходительное равнодушие.
– …Танаис был одним из крупнейших и важнейших торговых и культурных центров Приазовья. Город был основан греками ориентировочно за триста лет до нашей эры на правом берегу реки, известной нам сегодня, ребята, как?..
Пух, которого всё еще душила ненависть, хмуро слушал равномерный гул Васильевны. Историю он любил – в основном из-за того, что все войны, завоевания и прочие волнения остались в прошлом, где им самое место. На сегодняшний момент у истории был счастливый конец: человеческая цивилизация умудрилась не погибнуть в мировых войнах, родители родителей его родителей благополучно родились и прожили достаточно долго для того, чтобы генеалогическое древо семьи Худородовых принесло плод в виде него, Аркаши, более известного как Пух. «Точнее, как Жиртрест», – поправил писклявый внутренний голос, по кругу переживавший недавнее унижение и мешающий сосредоточиться на истории родного края.
Пух нервно зевнул. Позднее утро сменилось ранним сентябрьским днем – нехарактерно жарким даже для почти субтропического Ростова-на-Дону. Класс будто закутали в невидимое душное одеяло; даже самые отъявленные возмутители спокойствия молча потели за своими партами. Аркаша вспомнил, как в позатом году родители возили его на выходные в Санкт-Петербург – посетить, как выражался профессор Худородов, «колыбель революции». Колыбель запомнилась Аркаше пронизывающим ледяным холодом, висящим прямо над головой черным небом и световым днем, длившимся минут пятнадцать. Пух рефлекторно поежился. Лучше уж потеть!
Историчка прошла мимо его парты, сделала еще несколько шагов и остановилась напротив Крюгера – лучшего (и единственного) друга Пуха, фамилия которого была вовсе не Крюгер. Ольга Васильевна, как это было