я, бабушка. Иду браконьеров ловить.
– Кого?
– Браконьеров. Тех, кто охотится без разрешения.
– А, понятно! Чайку, может, выпьешь?
– Спасибо! Спешу я. Давайте, помогу яйца до дома донести.
Я взял у старушки миску, отнёс её к дому и поставил на стол в сенях.
Бабушка, опираясь на табуретку медленно ковыляла за мной. Наклонилась, голой тёмной от загара и старости рукой выдернула с корнем колючку из капустной грядки.
– Опять гусеницы капусту пожрут, – пробормотала она себе по нос. – Ты вечером заходи. Яичков дам тебе. Мне-то одной куды столько? Дочка в городи с мужем – приедут ли на выходных, бог весть.
– Спасибо, бабушка! Непременно зайду!
Аккуратно, чтобы не отломать, я закрыл за собой калитку.
За деревней речка Песенка успокаивалась, разливалась шире и спокойно текла, покачивая гривы осоки и похожие на бамбук палочки болотницы. Я подумал, что неплохо было бы завести лодку-плоскодонку. Хотя, на одно лето это не имело смысла.
На границе леса я спугнул пару чирков. Небольшие утки шумно взлетели с воды и понеслись по кругу, сверкая зелёными с белым «зеркальцами» на крыльях и тревожно покрякивая. Отойдя подальше от берега я постоял и подождал, пока птицы снова плюхнутся в воду. Видимо, где-то в береговой осоке у них было гнездо.
Меньше, чем за пару месяцев эти птицы преодолели расстояние от Центральной Африки до нашего болотного края. Всё только для того, чтобы вывести птенцов и осенью отправиться обратно в дельту Нила или Сенегала.
Я перепрыгнул канаву, которая отделяла поле от опушки, и углубился в лес.
Сколько себя помню, это всегда волнующий момент. В лесу и ходишь по-другому, и дышишь, и смотришь тоже не так, как обычно. Походка делается мягкой неторопливой. Глаза сразу замечают всё, что происходит вокруг. Вот белка в рыжей летней шкуре пробежала вниз головой по сосне. Испугалась, спряталась за ствол и выглядывает оттуда черными бусинами глаз.
В кустах бузины шуршит прошлогодними листьями ёж, выискивает слизней и червей в сырой лесной подстилке.
Вот пёстрый дятел цепко лазает по стволу высокой старой берёзы. Примерится, несколько раз ударит мощным клювом и слизывает длинным языком сладкий берёзовый сок.
Я прошёл вдоль речки около трёх километров, подмечая и запоминая изгибы русла, отмечая на листе бумаги перекаты с быстрым течением и глубокие тёмные омуты. Вода в них текла неторопливо, подмывая один берег, а у другого наносила небольшие песчаные отмели.
В одном из омутов мощно плеснула щука, гоняя молодь. Сюда бы жерлицу с живцом – без ухи точно бы не остался!
Вспомнил, как пацанами бегали за щукой в болото за Шуховой башней.
Весной болото вбирало в себя талую воду, разливалось на огромной площади. В кустах ивняка, сыто крякая, кормились и гнездились сотни уток. А к середине лета болото усыхало, оставляя многочисленные лужи, в которых сновали голодные юркие щурята с ладонь длиной. Мы топтались в лужах, поднимая муть, а потом ладонями выплёскивали щурят на берег вместе с водой.
Солнце