стиль». Он имел предшествующие аналоги, несет на себе их следы. Но, сложившийся на духовной почве кочевников Евразии, он стал явлением огромного значения, оказавшим влияние на культуру многих народов и эпох. Мы видим его у лесных финнов (особенно известен Пермский звериный стиль), у древних германцев, у приполярных саамов. Его отголоски – в узорах на дракарах скандинавских викингов и в русской народной вышивке, в каменной резьбе на фасадах древнерусских соборов.
В этом стиле чувствуются отголоски тотемизма: взгляд на животных не отстраненный, а как на себе подобных. Изобразившие их мастера ими любуются, им сочувствуют, сопереживают. Завидуют их ловкости, быстроте, мощи, неукротимости – хотят быть им подобными. Да украшения «звериного стиля» тому и служат: это не красивые безделушки, это магические талисманы, способные наделить обладателя качествами изображенных или уберечь от злых сил, помочь одолеть их.
Вот изображен барс, терзающий лань. Что, жалко несчастную? Все совсем не так. Лань здесь – воплощение злого духа. Убегающей охотничьей или боевой удачи; обольщения, способного приманить – и обмануть, исчезнуть. Себя самого кочевник ассоциирует, конечно, с хищником. Эти звери всегда изображены мощными, пружинистыми.
Явление в искусстве иного рода, но в чем-то схоже. Посмотрим на ассирийские барельефы, изображающие сцены охоты. Они созданы в государстве недавних кочевников-семитов и не без влияния евразийского звериного стиля. На них человек – охотник, убийца. Но как гордо, не смиряясь, как красиво умирают убиваемые им хищные звери. Видно, что человек в свой смертный час сам хотел бы быть похожим на них, с таким же достоинством встретить в бою смерть (а охота и была подготовкой к битве).
И вот во всеоружии нового опыта, новых достижений волны кочевников-иранцев стали накатываться с востока на запад. Они недружелюбны, эти саки, сарматы, скифы, массагеты и прочие. Их перемещения во многом связаны с их взаимной враждой. И как результат, оказавшись на прародине, скифы набрасываются на киммерийцев, с которыми их связывало когда-то общее происхождение. Только кто теперь будет об этом вспоминать? На них самих напирают исседоны, исседонов тоже кто-то теснит… Такова кочевая жизнь!
Вернувшись в Причерноморье во второй половине VIII в. до н. э., скифы изгнали киммерийцев и из Крыма, и из прилегающих степей. Вот что рассказал об этих событиях через три столетия, на основании успевших уже сложиться легенд, Геродот.
Вожди киммерийцев были настроены дать отпор пришельцам, лечь лучше костьми, чем оставить родные степи. Но их народ в массе своей был настроен пораженчески. И когда на общем собрании воинов было постановлено уступить завоевателям, вожди с этим не согласились и сами решили свою участь. Они разделились на два отряда и в присутствии соплеменников вступили между собой в смертный бой, из которого никто не вышел живым.
Изгнанные, однако, не обрели покоя. Как утверждает Геродот, значительная