схему.
Типична для Патинира одна из его лучших работ – «Крещение Христа» (после 1515). Космический охват пространства, холодноватый колорит, аскетичность ландшафта придают происходящему суровый пафос и значительность. Патинир, по справедливости, считается одним из зачинателей европейского пейзажного жанра.
«Космический» пейзаж отвечал эпохе новой космографии, которая не ограничивалась более небольшим участком известной территории, но обнимала весь земной шар44. Земная поверхность на таких картинах простирается как географическая карта. Горизонт бесконечно далек, охватываемые глазом пространства огромны и вмещают в себя, кажется, целый мир. В философских системах, в трудах астрономов и географов этого времени все глубже укореняется мысль о Вселенной как о гигантском механизме: творец однажды устроил и завел этот механизм, но теперь он действует по своим собственным законам, не требующим божественного вмешательства. Задача теперь – понять эти законы.
Первоначально в изображении космического пейзажа художники не могли достичь необходимого синтеза между общим и частным. Общее, условное, отвлеченное явно доминировало. У того же Патинира «космичность» проявляется прежде всего лишь в охвате пространства, притом пространства условного, заполненного воображаемыми скалами, ведущими свое происхождение от средневековых «горок». Реальность присутствует в этих пейзажах лишь в виде вкраплений (хижины, церкви, деревенские улицы и т. п.). «Очень возможно, что первоисточником такого положения, уходившим в глубь веков, был платонизм с его идеей „общих понятий“, первичных по отношению к индивидуальным, конкретным явлениям жизни»45. Но уже у П. Брейгеля Старшего в середине XVI в. «космизм» сочетается с высочайшим реализмом. Свойственное Брейгелю вселенское ощущение пейзажа не имеет ничего общего с придуманными скалами Патинира. Оно обнимает и бескрайние дали, и жизнь людей, растений, животных и всей природы в целом, оно включает в себя не только пространство, но и время, вечный круговорот жизни, неостановимый ход того самого «механизма Вселенной», который вырисовывался в философских дискуссиях. Не случайно знаменитый географ А. Ортелиус, автор одного из первых атласов земного шара «Theatrum Orbis Terrarum» был другом и почитателем Брейгеля.
Уже в ранней картине художника – «Падение Икара» (ок. 1558) – пейзаж, взятый с огромной, «космической» высоты, кажется, воплощает весь мир. Тонущий Икар едва заметен, природа не обращает на него внимания, продолжая жить по своим законам: судьба одного человека не может изменить извечный ход вещей. Пахарь, пастух и рыбак, даже не замечают гибели смельчака – они заняты своим делом. Брейгель и изображает их безличными, анонимными – они выступают как детали названного «механизма»46. Формально Брейгель разрабатывает сюжет из Овидия, но при чем тут античный поэт и вообще античность?