Комплекс Венеры. Евгений Сергеевич Табачников

так делали только члены нашей семьи, незнакомцы и гости звонили в звонок. Это было нашим паролем – «свои», устаревшее понятие. Само понятие свойственности и семейности уже казалось для меня в другой реальности. Поэтому на мой стук никто уже дверь не открывал? Я постучала еще несколько раз. Тишина. Я прислонила ухо к двери. А вдруг с мамой что-то случилось? Она не звонила мне уже несколько дней, дверь заперта изнутри, ни звука. Мое сердце застучало сто сорок ударов в минуту, и в эти мгновения я почувствовала себя полной сиротой. На какое-то мгновение, там, за закрытой дверью нашей старой квартиры, я представила маму, безжизненно лежащую на полу посреди кухни, а вокруг нее жутким образом разбросанные таблетки. Я бы позвонила папе, а он бы мне не ответил. Я бы писала ему страшные СМС, но его телефон был бы выключен, пока его руки гладили Катю. Я бы сидела на полу и кричала, вызвала бы скорую, полицию. Они бы увозили маму, в тамбур бы вышли отвратительные соседи-понятые. Они бы что-то квохтали, поправляя бигуди, а дядьки в серых куртках бы что-то писали, я бы плакала и кричала и мешала им писать. Затем я бы перебирала документы из семейной папки. Что требуют найти в таких случаях девушку в истерике, которая сама никогда не платила за квартиру и даже не знала, как выглядит СНИЛС? Одно было бы гармонично: как живописно вписалась бы карета скорой помощи в экстерьер нашего двора. Мне нужно было быть с мамой, сука, а не напиваться в клубе. Палец не отпускал звонок: его непрекращающаяся трель образовала страшную музыку в ритме эмбиент, и это была музыка страха потери мамы и предстоящего сиротства длиною в жизнь.

      – Господи, ну иду я, иду, – из-за двери послышался голос мамы, и дверь открылась. Я посмотрела ей в глаза, выдохнула и растерянно вошла в квартиру.