– как поживает ваш отец?
Обескураженный неожиданным вопросом, я пробормотал:
– Он умер двадцать лет назад…
– Умер… – задумчиво повторил Иван Петрович, как будто удостоверившись в чем-то. – Да, – помолчав, добавил он, – к сожалению, это естественный процесс.
– Никакой не естественный, – неожиданно для самого себя вспылил я. – Он погиб в расцвете лет!
Не обращая внимания на мою несдержанность, Логинов невозмутимо продолжал:
– Вот как? Погиб? Следовало бы уточнить, каким именно образом погиб ваш отец. Вы не помните? Может быть, слышали подробности от матери?
Я задумался, вдруг осмыслив, что за все годы, прошедшие с момента смерти отца, никогда не задавался всерьез вопросом о причинах его смерти. Принял все, как должное.
– Я и сам не знаю, как он погиб, – растерянно ответил я. Вопрос старика всколыхнул во мне давние воспоминания. С трудом, словно восстанавливая по крупицам обрывки давних событий, я продолжил:
– Когда это случилось, я был в институте. Меня вызвали в деканат, сказали, что, якобы, звонила моя мать, и мне срочно нужно приехать домой… У дверей нашей квартиры стояли двое в хорошо знакомой мне серой форме. Меня это нисколько не удивило – отец носил точно такую же, но при взгляде на их мрачные отчужденные лица я вдруг испугался. Я помню, что первой моей мыслью было предположение о том, что отца арестовали. Мои руки мелко тряслись, когда я протягивал чекистам свой студенческий билет для проверки личности. Но, к моему удивлению, выражения их лиц при взгляде на мой документ изменились, стали доброжелательными и, как мне показалось тогда, даже сочувствующими… Это еще больше насторожило меня.
Я говорил медленно, словно входя в гипнотический транс. Каждая произнесенная фраза все глубже погружала меня в те далекие события, с неожиданной ясностью рисуя прошлое в мельчайших подробностях и деталях. Потеря отца была первой утратой в моей жизни, первой серьезной грозой посреди казавшейся безоблачной юности. Тогда, подавленный внезапно обрушившимся горем, я не обращал внимания на детали. Но подсознание, как оказалось, фиксировало все с фотографической точностью, и вот теперь, спустя многие годы, в памяти ярко осветилось то, что когда-то ускользнуло от внимания.
… Мы вошли в мрачное помещение больничного морга. Повсюду царил холодный сумрак и, что самое невыносимое – специфический запах смерти. Запах, от которого у меня мгновенно закружилась голова, заложило уши. Он словно лишил меня воли – ноги сделались ватными, и ни в какую не желали сделать и шагу в глубь узких сумрачных коридоров. Двое «сфинксов», сопровождавших меня, заметив мое состояние, подхватили меня под руки и быстро, по-деловому, буквально пронесли сквозь коридорный лабиринт, в конце которого просто ткнули лицом в больничную каталку – на ней лежало что-то, накрытое белой простыней. Подле каталки стоял, дожидаясь нашего прихода, высокий сухопарый человек с иссушенным, обтянутым желтой кожей лицом. Без вступлений и реверансов