Полых Хребтов, и даже извечно потрепанная жизнью пехтура с западного фронта – все они по крайней мере были счастливыми обладателями одежды. Потрепанной, грязной, но одежды. Не смотря на тяготы и лишения они старались держать место своего обитания хотя бы в подобии чистоты; имели минимальное представление о гостеприимстве, или по крайней мере испытывали интерес ко всему новому и неизведанному, пускай и бредущий в одну ногу с опаской.
Стараясь не смотреть местным в лица, следуя за Остином, Верго дошел до конца некогда красивой улицы. Нехотя окинув взглядом изуродованный кирпичный кров, Вебер с удивлением уставился на странную кучу, нагроможденную на остатках небольшого сокрытого между уцелевшими пихтами каменного фонтана. Бесформенное с первого взгляда скопление досок, дырявых башмаков, гвоздей и множества других сваленных предметов при повторном осмотре обретало осмысленную форму. Вырисовывались несколько подобий пьедесталов, старательно покрытых гладкими камнями. Они были окружены торчащими заточенными палицами, на остриях которых возвышались нанизанные мелкие существа, тельца которых Веберу рассматривать очень уж не хотелось. Несколько зажженных восковых свечей красовалось на вершинах пьедестала, добавляя странной композиции жуткого свечения. У подножья капища лежало крупное деревянное блюдце на котором в качестве пожертвований возлагались ценные по мнению местных безделушки: поблекшие медные запонки, разноцветные бусины, осколки цветного стекла, мелкие порванные цепочки и иные блестящее в свете свечей мелочи.
– Мерзкие язычники, – негромко пробормотал один из наемников проходя мимо Верго.
Последний про себя невольно согласился с утверждением. С трудом оторвав глаза от языческой кучи подношений он прибавил шаг. С самого детства в школе Веберу не раз талдычили о несостоятельности любых теорий касательно незримых и неощутимых божеств, он же в свою очередь относился к чужим верованиям с неким безразличием – не придавая особого значения заморочкам других до тех пор, пока они не начинали касаться его лично. За всю свою жизнь ему так и не удалось заполнить пустоту своего сердца верой в незримых демиургов, но это нисколько не мешало ему наслаждаться величественными многоярусными храмами столицы, чудесными расписными южными часовнями, красочными приморскими барельефами и выразительными религиозными фресками столичных подземелий. Согласно убеждениям предсказателя, искусство, как и чувство прекрасного в целом, не имеет ни национальности, ни возраста, ни иных догмат, – каждый выражает свою красоту души как может, называя это когда религией, когда философией, а когда и того проще – прекрасным. Но что же можно сказать о душах, чье самовыражение ущербное уродство? За долгие годы своей работы Верго убедился, что на каждый восхитительный собор в мире приходиться не меньше сотни отвратных поделок. А ведь в былые времена каждый храм был если не вековым шедевром, то приятной усладой глазу. Да,