и без того было тяжелым. Съев запас мяса, они занялись ловлей рыбы в болоте. Но рыбы почему-то попадалось мало; редко-редко им удавалось поймать угря или леща. И хотя они не брезговали ни лягушками, ни другими земноводными, их молодой, крепкий организм никак не мог насытиться, и осажденные непрерывно испытывали муки голода.
Особенно тяжело переносили недостаток пищи Нам и Гав. Юноши заметно ослабели.
Третий день не принес изменений. Сидя неподвижно у вечернего костра, Нао погрузился в грустное раздумье. Он укрепил как мог свою позицию, но понимал, что, если голодовка продлится еще несколько дней, у Нама и Гава останется меньше сил, чем у любого из рыжих карликов. Да и сам Нао не сможет с прежней твердостью метнуть копье или нанести сокрушительный удар тяжелой палицей.
Не лучше ли попытаться бежать под прикрытием темноты, пока силы не иссякли окончательно? Однако сын Леопарда тут же отказался от этой мысли: застать рыжих карликов врасплох немыслимо – их слишком много, – а прорваться через их лагерь силой нечего и думать.
Бросив взгляд на запад, Нао увидел, что молодой месяц уже заметно увеличился и рога его затупились. Он опускался к горизонту рядом с яркой голубой звездой, влажно мерцавшей на потемневшем небе. Лягушки перекликались в болоте старчески хриплыми, печальными голосами, летучие мыши бесшумно скользили на мягких крыльях прямо над головой Нао; среди водорослей временами поблескивала чешуя какого-нибудь пресмыкающегося.
Нао вспомнил вдруг вечера в своем родном становище, когда племя располагалось на отдых у берегов зеркальных вод, под ясным северным небом. Образы недавнего прошлого, словно живые, вставали перед глазами молодого воина, и сердце его становилось мягким, как воск в руках ребенка. Одна картина была особенно яркой.
…Уламры сидели вокруг вечернего костра, отдыхая после утомительного перехода, и старый Гоун дал волю своим воспоминаниям, к которым с таким жадным любопытством прислушивались всегда молодые воины. Дразнящий аромат жареного мяса плавал в воздухе, а за широкой полосой прибрежного камыша искрилась серебром водяная гладь, залитая сиянием полной луны.
Три девушки отделились от группы женщин и стали кружить вокруг костра в избытке молодых сил, не истраченных до конца за долгий день трудной работы. Они пробежали мимо Нао, лукаво смеясь, полные безотчетного веселья, свойственного юности. Тяжелая прядь волос, взметенная шальным порывом ночного ветра, ударила сына Леопарда по лицу. Он вздрогнул, как от толчка, и поднял на девушку глаза. Это была Гаммла…
Бесконечно далеким было сейчас родное становище, и картина, возникшая перед взором сына Леопарда, наполнила его сердце щемящей тоской.
…Видение побледнело и исчезло. Нао низко опустил голову на грудь; дыхание его стало прерывистым.
Сделав над собой усилие, он тряхнул головой, отгоняя сладостные воспоминания и горькие мысли, и снова принялся думать о способах спасения. Вскоре лихорадочная жажда деятельности овладела им. Он встал, обогнул