ответил:
– Это я, Жухрай.
На подоконник легли две руки, и вровень с лицом Павла выросла голова Федора.
– Я к тебе ночевать пришел. Принимаешь, братишка? – зашептал он.
– Ну конечно, – дружески ответил Павел. – Какой может быть разговор? Лезь прямо в окно.
Грузная фигура Федора втиснулась в окно.
Прикрывая его за собой, Федор не сразу отошел от окна.
Он стоял прислушиваясь, и, когда луна выскользнула из-за туч и стала видна дорога, он оглядел ее внимательно и обернулся к Павлу:
– Мы мамашу не разбудим? Она спит, наверное?
Павел сказал Федору, что в доме, кроме него, никого нет. Матрос почувствовал себя свободнее и заговорил громче:
– За меня, братишка, принялись эти шкуродеры всерьез. Сводят счеты за последнюю бузу на станции. Если б братва была дружнее, то мы смогли бы во время погрома устроить «серожупанникам» хороший прием. Но, понимаешь, народ еще не решается лезть в огонь. Сорвалось. Теперь за мной и гонятся. Два раза мне облаву устраивали. Сегодня чуть было не засыпался. Подхожу, понимаешь, к дому, конечно с задворок, стал у сарая. Смотрю: в саду кто-то стоит, к дереву прижался, но штык выдал. Я, понятно, отдал концы. Вот к тебе и притопал. Здесь я, братишка, на несколько дней на якорь сяду. Возраженьев не имеешь? Ну и хорошо.
Жухрай, сопя, стаскивал забрызганные грязью сапоги.
Павел был ряд приходу Жухрая. Последнее время электростанция не работала, и Павлу было скучно одному в пустой квартире.
Легли спать. Павел заснул сразу, а Федор долго курил. Затем поднялся с кровати и, тихо ступая босыми ногами, подошел к окну. Он долго смотрел на улицу; вернувшись к кровати, заснул, побежденный усталостью. Рука его, засунутая под подушку, лежала на тяжелом кольте, согревая его своей теплотой.
Неожиданный ночной приход Жухрая и совместная жизнь с ним в течение этих восьми дней оказались для Павла очень значительными. В первый раз услыхал он от матроса так много волнующего, важного и нового, и эти дни стали для молодого кочегара решающими.
Матрос, прижатый, как в мышеловке, двумя засадами, пользуясь вынужденным бездельем, весь пыл своей ярости и жгучей ненависти к задушившим край «жовтоблакитникам» передавал жадно слушавшему Павлу.
Говорил Жухрай ярко, четко, понятно, простым языком. У него не было ничего не решенного. Матрос твердо знал свою дорогу, и Павел стал понимать, что весь этот клубок различных партий с красивыми названиями: социалисты-революционеры, социал-демократы, польская партия социалистов – это злобные враги рабочих, и лишь одна революционная, непоколебимая, борющаяся против всех богатых, – это партия большевиков.
Раньше Павел в этом безнадежно путался.
И большой, сильный человек, убежденный большевик, обветренный морскими шквалами, член РСДРП (б) с тысяча девятьсот пятнадцатого года, балтийский матрос Федор Жухрай рассказывал жестокую правду жизни смотревшему на него зачарованными глазами молодому кочегару.
– Я, братишка,