на ртуть или каучук. Я предложил изменить технологию, взяться за волновое излучение или нейронные сети. А Гоби, казалось, истощился. Его идеи были вялы, мышление замедлилось, и даже когда мы творили по наитию, взявшись за руки и объединив силы интеллектов, его вклад был слаб. Мы надеялись на интуицию, озарение и перебирали всё подряд, но прогресса не было.
В один прекрасный день мне пришла в голову мысль, что Гоби просто не желает делиться секретами мастерства. Я чувствовал – он знает, как можно доработать сферу. Но на мой прямой вопрос он раздраженно фыркнул и с особым нажимом на каждое слово ответил:
– Не в этом дело. Просто ничего в голову не приходит.
И я понял, что он боится. Каждый раз, когда голова начинала работать, мозг разгонялся и приоткрывались двери таинственного, Гоби тормозил себя в страхе создать что-то, что уже один раз поставило его на грань добра и зла. А может быть, за годы изощренного творчества назло воле Совета он просто разучился творить прекрасное, и его талант способен произвести только очередное чудовище.
И я, и Лора не раз спрашивали Гоби, что за сферу он создал тогда, много лет назад. Что такого он мог натворить, чтобы Хранители посягнули на самое святое – на свободу творчества? Но Гоби лишь разводил руками и повторял, что связан договором молчания. В последние дни он только и делал, что извинялся. Процесс застыл на месте.
Чтобы развеять уныние, я пошел прогуляться. Тихая широкая улица, окруженная четко очерченными зданиями, заканчивалась плоским бесцветным горизонтом. Идеальные пропорции геометрического ландшафта, обычно навевающие покой и умиротворение, на этот раз раздражали. Ступая по гладкой каменной дорожке, правильным рисунком изгибающейся то вправо, то влево, я думал о нашем мире. Когда-то он состоял из миллиона вещей и веществ, в нем было много красок, и в каждой краске – миллион оттенков; в нем было много звуков, и в каждом звуке – миллион тембров. Это рождало миллионы эмоций, и глубина их переживания была так велика, что убивала людей. Мир был несовершенен и несчастен, но он развивался и постепенно становился более цельным, более сбалансированным. Крайности устранялись, лишнее отмирало за ненадобностью, и наконец люди достигли блага и полного душевного равновесия. Они освободились от страстей, от физических нужд и теперь могли сосредоточиться на самом ценном – творчестве. Так говорили учебники истории. Но какой мир мы получили в результате? Однообразный, скучный, выхолощенный.
Я присел на скамейку и сказал вслух:
– Какое убожество вокруг…
По легкому колыханию воздуха я понял, что рядом со мной кто-то присел. Я повернул голову и увидел Хранителя. Складки одежды жесткими фалдами обвивали его колени.
– Добрый день, Макс, – ровным голосом произнес он. Я поздоровался.
– Есть ли у тебя вопросы по поводу подготовки к конкурсу? – с вежливой улыбкой спросил Хранитель.
Вопрос всплыл сам собой.
– Хранитель, почему, создавая самые