прошло в тишине, нарушаемой лишь постукиванием ножей. Рита обдумывала материнский наказ, и постепенно в голове ее зрел план.
Когда он приобрел явственные очертания, девушка отложила нож в сторону.
– Мам, а мам!
– Чего?
– Тетя Клава ведь не приедет?
– В больнице она, с переломом ноги, – недовольно сказала Нина. Ее сестра Клавдия, бой-баба с бешеным нравом, считалась тяжелой артиллерией в предстоящем сражении. «Додумалась тоже – конечности летом ломать! – ругалась про себя старшая Сысоева. – Ни на кого положиться нельзя».
– Можно я тогда Криську приглашу?
Нина уставилась круглыми птичьими глазами на дочь:
– Курятину, что ли?
– Мне скучно без нее будет! – вдохновенно соврала Рита. – А она веселая.
– Для веселья у нас Елизавета Архиповна приедет, – мрачно возразила Нина. – Ухихикаешься.
– Баба Лиза? – ахнули от дверей.
Мать и дочь обернулись.
Григорий, брат Нины, застыл в дверях с выражением ужаса на опухшем лице.
– Дядь Гриш, ты чего?
Григорий встряхнулся. Твердым шагом прошел к холодильнику, достал запотевшую бутылку.
– Отметим, дамы!
– С утра начинаешь? – вознегодовала Нина.
Хрустальная стопка победоносно сверкнула в солнечном луче.
– В рамках борьбы с несовершенством этого мира, – осадил ее брат, закусывая петрушкой. – Зачем старуху позвала?
– Не звала я, сама она напросилась. Скучно ей.
Григорий некоторое время без выражения смотрел на сестру, а затем, ни слова не говоря, налил вторую порцию.
– Гриша!
Но было поздно. Со словами «за влюбленных» тот опрокинул стопку и жадно прижал к носу пучок укропа.
– Ну, Григорий…
В обширном семействе Нины годами царил матриархат. Все жизненно важные решения принимались многочисленными елизаветами, тетьтанями и клавдиями. На откуп мужчинам отдавались мировая политика и футбол.
Тридцать лет назад юная Нина Лобанова, прогуливаясь по вокзалу, заметила у киоска с прессой тощенького ушастого лейтенанта и немедленно забрила его в мужья. Родня удивлялась и крутила пальцем у виска. Но в голове Нины зрели амбициозные планы. В мечтах видела она, как ее раздобревшему лейтенанту нашивают генеральские погоны, как чеканит он шаг в новеньком мундире, а сама она выступает рядом генеральшей в норковом манто.
Отчего-то именно манто ярче всего сияло перед Ниной, и манило, и нашептывало нежные глупости.
Однако в спонтанно родившемся плане таилась червоточина. Зловредного червяка воплощал сам без пяти минут генерал, Петр Сысоев, для домашних – Петруша.
Петруша был человеком смирным, покладистым и лишенным инициативной жилки в той же степени, насколько лишена ее тля, безропотно позволяющая доить себя муравьям. Вершины устремлений у лейтенанта Сысоева попросту не было: его желания представляли собой ровное плато. «Быть сытым и в