лечения, а то и вызова бригады санитаров-дуболомов со смирительной рубашкой. И вот уже когда Никодиму стало казаться, что выхода из этого тупика не существует, в голову ему пришла неожиданная идея.
«А не поговорить ли мне с этим чудовищем, что засело у меня в голове? – подумал он. – Выясню, чего оно хочет».
Тут он вспомнил (чтение справочников не прошло даром!), что подобные разговоры классифицируются обычно как симптом шизофрении, и застыдился было, но подумал затем: «А, ладно! Я же не вслух, а мысленно. Никто и не узнает».
«Кто ты такой и что тебе надо?» – строго спросил он чертенка.
Ответа не последовало, даже мысленного.
«Ну и дурак же я! – выругал себя Никодим – по отношению к себе бранные слова он вполне мог себе позволить. – Надо дождаться, пока эти жуткие мысли появятся, и тогда уж спрашивать».
Ждет Никодим, ждет. Чертенок из вредности или еще почему-то и не думает показываться. Плюнул Никодим и занялся привычными серьезными делами. Утратил бдительность, тут-то чертенок и появился.
«Ага! – подумал Никодим, хватая за хвост шальную мысль. – А ну, стой! Отвечай: что ты такое и чего тебе надобно?»
Он повертел свою добычу перед мысленным взором, разглядывая, словно диковинную зверушку, неизвестную прежде науке. Была она грязная, чумазая и какая-то взъерошенная, словно неоперившийся птенец.
«Отстань! – извиваясь, отвечало чудо чудное, диво дивное. Глаза этого существа так и полыхали яростью. – Я часть тебя!»
«Не ври! И не учись врать. Не может быть такая пакость частью меня! И почему ты меня так изводишь?»
«Ты совсем про меня забыл! А я, может, хочу поиграть с тобой. Мы так давно не играли!»
«Хороши игры – прыгать с моста в деловом костюме или бросать в реку важные бумаги! Про прохожих я и вовсе молчу. Они-то чем виноваты?»
«Ты очень скучный, но ты ведь не всегда был таким, – сказал чертенок. – Ты забыл, как мы с тобой в детстве бросали с балкона разные вещицы типа прищепок для белья, а потом выбегали во двор, подбирали их и начинали игру сначала? Ах, как они красиво летели вниз!»
«Более глупого времяпрепровождения и представить трудно. Теперь-то я вырос, слава богу, и мне это больше не интересно».
«Да-а, вырос, вот именно», – извернувшись, чертенок выскочил – и поминай как звали.
Никодим крепко задумался. Что же это получается – если человек взрослеет, то в его жизни не остается больше места для легкомысленного веселья, игр и бесшабашных поступков? Только дела, заботы, серьезные планы и ответственные поручения? А и правда, не слишком ли это скучно? Тогда понятно стремление чертенка хоть как-то встряхнуть его. Если это существо действительно часть Никодима, то неудивительно, что ему хочется взвыть от нестерпимой скуки. Надо придумать, что могло бы порадовать чертенка. Не прищепки же с балкона бросать, в самом деле! И не портфель с важными бумагами швырять с моста. Но что тогда?..
«Может, сам чертенок и подскажет, – подумал