дя, запираю дверь на два поворота ключа и задвигаю засов: я боюсь… но чего?.. До сих пор я совершенно не боялся… Я открываю шкафы, заглядываю под кровать, прислушиваюсь… прислушиваюсь… но к чему?..»
Проходят часы. Проходят минуты, десятки минут, затем часы. Вокруг меня во всех углах комнаты расставлены будильники, заведенные на шесть. Я смотрю на стрелки, смотрю на часы. В половине третьего я встала, пошла на кухню, поела. Иногда еда помогает мне, смиряет тревогу, тогда я могу спать. Я выпила три глотка воды и снова легла. Было три, когда я выпила снотворное. Я чувствовала дрожь, беспокойство, которое должно было как-то проявиться, выйти из темных комнат моего нутра. Будильник у изголовья мягко отстукивает, считая секунды тонкой желтой стрелкой. С небольшим запозданием, не согласуясь с ним, китайские часы из розового пластика щелкают грубо. Тик-так, тик-так, тик-так… словно соревнуются, который из них прежде и точнее дойдет до мига пробуждения. Я слушаю один, слушаю второй. Пробую войти в их ритм – равномерное тиканье, которое унесет меня в сон. Не получается. Второй всегда мешает. Точнее говорят, мешают мысли, они не уходят, тиканье часов не справляется с ними – они наваливаются на меня, сменяются со скоростью, за которой я едва могу поспеть. Темнота передвигает предметы в доме и меняет их цвет. Я всматриваюсь в комнату, и мне видится, будто книги двигаются влево. Мне всегда приходится чуть дальше повернуть голову, чтобы ухватить взглядом название – сама не знаю, почему я ищу его в этот глухой ночной час. Может быть, чтобы ощутить уверенность. Зеленый, красный, желтый, зеленый, красный, желтый… – сменяется цвет света, что проникает в комнату. Завтра мой первый рабочий день. Море страха обрушивается на меня.
Два дня назад мне позвонили из службы занятости и спросили, смогу ли я заменить библиотекаря в Институте:
– Добрый день, вот наконец кое-что для вас. К сожалению, опять замена. Нет, не в декрете, не школа. Библиотека одного Института.
– На сколько?
– Не знаю. Говорят, библиотекарь получил травму… вероятно, месяц-два.
– Конечно, согласна. Я еще в детстве хотела работать в библиотеке. Настало время исполнения желаний.
– Под вопросом… Не опаздывайте. До свидания.
Сотрудница не дождалась моего ответа, положила трубку.
В детстве моей первой мечтой была работа портнихи. Меня восхищали разноцветные ткани, огромные, протяженные, и волшебство, по которому из них получалось что-то осмысленное – платье или брюки. Помню, мне было около шести лет, когда мама купила дивную ткань бирюзового цвета – несколько метров мягкой материи, легкой, словно воздух. Тогда я закрылась в комнате и запретила всем входить. Мне так хотелось порадовать маму, сделать что-то для нее. Я взяла нежную ткань, расстелила ее по комнате, от кресла до кровати, и стала любоваться. Ткань была похожа на тихую, спокойную морскую гладь. Кресло было островом, кровать – берегом материка. Я сняла башмачки и ходила по ткани, представляя себе, как мои ноги касаются теплого мелководья. Потом я взяла ножницы и со сноровкой шестилетнего ребенка вырезала две трапеции. Еще я вырезала прямоугольник, который должен был представлять собой карман. Его я слегка приукрасила: нижняя часть закруглялась дугой. Этим я гордилась. Вероятно, что-то подобное я видела на улице или на витрине. Красной ниткой, крупными стежками, я сшила между собой две части юбки – две трапеции, пришила карман и, кажется, добавила даже какие-то украшения. Юбка была готова, и я сгорала от нетерпения. Я приготовила подарок маме! Взяв то, что казалось мне юбкой, я побежала к маме. Она любила красиво одеваться, у нее был полный шкаф элегантных туфелек на низком каблуке и сумочки, которые сочетались с каждой парой, а на полках в изобилии лежали шелковые блузки и юбки, сшитые на заказ у лучших портных в городе. Мне хотелось, чтобы мое творение заняло свое место рядом с плиссированными юбками до колена, выглаженными с хирургической точностью.
– Смотри, это тебе… Тебе нравится?
Я сунула маме под нос изуродованную голубую ткань, которую она так любила, украшенную красной ниткой, висевшей посередине и на поясе.
Я была в восторге. Мама едва не плакала – смотрела на меня, не зная, ругать меня или требовать вернуть все как было. Второе было невозможно, а потому не помогло бы и первое: ее любимая ткань была уничтожена. Мама молчала.
– Ты примеришь? Наденешь завтра на работу?
– Успеется, – едва проговорила мама.
Я не ожидала такой реакции. Мне не было понятно, почему она не обрадовалась, почему не пылает от восторга, как я.
Только потом я поняла ее молчание. Ей не понравилась юбка. Может быть, она была узка, думала я, нужно было сперва снять мерки, но так мама поняла бы мою задумку, и все бы пропало. Материал, к ее удовольствию, был бы спасен, но меня такой результат не удовлетворял.
Когда у меня прошло желание стать портнихой, может быть, из-за той первой неудачи, после которой я шила только сама себе, и то позднее и лишь несколько предметов одежды, во мне родилось сильное желание работать в библиотеке. Это желание предваряла встреча с крупно написанными буквами в букваре, очарование