вас. Вам нужно зарегистрироваться прежде, чем вас официально освободят, – он взял пергамент со стола. – Ваше имя, леди.
– Я Мерида, – ровным голосом проговорила девушка. – Я не помню, как оказалась на корабле, что со мной происходило до того… Я потеряла память и…
– По крайней мере, имя вы свое помните, а это значит, что все не так уж плохо, – перебил данмерку Сокуциус, обмакнул перо в чернильницу и начал строчить им что-то на пергаменте. – Как вижу, вы – данмерка, – он записал на бумаге расу Мериды. – В письме написано, что вы родились под определенным знаком. Под каким? Это вы помните?
– Помню только, что родилась в конце лета…
– Так, стало быть, по знаку вы – Воин, – снова застрочил на пергаменте Эргалла. Наконец, закончил и протянул бумагу Мериде. – Теперь, перед тем, как я поставлю печать, подтвердите правильность информации.
Надо сказать, почерк у этого старика был весьма и весьма неразборчивый. Какие-то непонятные иероглифы, которые было очень трудно читать. А на тщетные попытки прочтения этого тратить время совершенно не хотелось. Так что Мерида могла только пробежаться глазами по пергаменту и сказать:
– Вполне-вполне.
Услышав это, Сокуциус забрал пергамент и поставил в его правом нижнем углу большую печать. Затем вернул бумагу данмерке, наказав ей отправиться к некоему Селлусу Гравиусу, живущему во втором, соседнем здании Канцелярии, и отнести ему документ об освобождении самой данмерки. А тот стражник, который до того твердил о необходимости получения бумаг, открыл ключом перед Меридой дверь слева от Сокуциуса.
– Походный мешок найдете на стуле возле стола в комнате направо, – инструктировал он. – Также советую взять с собой батон хлеба и вооружиться на всякий случай кинжалом.
Тем временем в королевстве Данброх…
Королева Элинор сидела на коленях перед камином, разглядывая обугленные останки лука, из которого Мерида уже больше никогда не сможет стрелять. Элинор глубоко вздохнула, пытаясь этим сдержать подступающие к горлу слезы, но нарастающее чувство вины оказалось сильнее.
«Что я наделала… – про себя думала женщина, стараясь отвести взгляд от того, что осталось от лука дочери, но тщетно. – Что же я наделала…»
Взгляд королевы вновь и вновь возвращался к обгорелому оружию, служившему в какой-то степени напоминанием о том, как жестоко Элинор поступила со своей дочерью. Чувство вины, которое королева пыталась скрыть в себе, вырвалось наружу и захлестнуло ее полностью. Она закрыла лицо руками и заплакала. Слишком поздно она осознала свою ошибку. Слишком поздно… Теперь лук сгорел, его хозяйка сбежала, и ничего нельзя было поправить.
«Ничего? – спрашивал голос разума. – Ты не забыла? Ты ведь сама назначила дочери на завтрашний день свадьбу! Готовиться нужно! Вели служанкам достать из шкафа свадебное